Оливия Джоулз, или Пылкое воображение - Хелен Филдинг

Да, пить он умел. Один «Мартини», бутылка «Кристалла», «Померол» урожая восемьдесят второго года, потом больше половины бутылки Шассань-Монтраше урожая девяносто шестого, да еще и Рейото делла Вальполичелла на десерт. Среднего мужика это свалило бы напрочь. Мусульманам, по идее, вообще пить нельзя под страхом смертной казни. Но, с другой стороны, может, он раньше и не пил. Может, он вообще недавно начал – для отвода глаз. Тогда он, наверно, и не знает, что люди так не пьют... И она решилась:

– А разве мусульманам можно пить?

Кажется, она немножко переела. Ужин был изысканный: морские гребешки с пюре из молодого горошка, политые трюфельным маслом, морской окунь в легком соусе карри с тыквенными равиоли, а на сладкое – персики, припущенные в красном вине с ванильным мороженым из маскарпоне.

– Ну, это можно толковать по-разному...

– Ты с этой яхты ныряешь?

– С аквалангом? Да. То есть нет, лично я нет: слишком холодно. Я на Карибах ныряю, с рифов в Белизе и Гондурасе. В Красном море. А ты любишь нырять?

Он потянулся налить ей вина, не заметив, что ее бокал и так полон.

– Люблю. Знаешь, я даже хотела написать для «Elan» о том, какой кайф погружаться... не на курортах, а там, где под водой никто не мешает. Белиз, Гондурас. Или побережье Красного моря. Судан, например...

Феррамо всплеснул руками:

– Оливия! Ты просто должна приехать ко мне на Гендурас! У меня там отель. Ты обязательно должна у меня побывать. Тамошние острова – это нечто! Представь только: скальные скаты, уходящие на сотни метров в глубину, пещеры. Всякая живность под водой – такой больше нигде не увидишь! Ты просто должна договориться со своим журналом, чтобы они заказали тебе этот материал! А потом поедешь в Судан. Знаешь, как там красиво? Самые красивые пейзажи в мире! Совершенно дикие места. Тебе надо туда приехать, посмотреть. Я завтра уезжаю на Гондурас. Позвони в журнал – и поехали вместе! Будешь моей гостьей.

– Угу, – без энтузиазма отозвалась Оливия. – Есть только одна небольшая загвоздка.

– Ну? Что такое?

– Меня выперли с работы.

– Не понял? Они тебя... Уволили?!

Оливия внимательно следила за Феррамо: играет или нет?

– Именно, что уволили. Кто-то из этого твоего пиарного агентства позвонил редакторше и вякнул, что я стучала на тебя в ФБР.

На мгновение Пьер потерял самообладание, – но быстро с собой справился:

– Ты? Звонила... в ФБР? Что за чушь?

– Чушь, конечно. Только – кто-то насажал мне в номер жучков и прослушивал меня: как я говорю сама с собой. Пойми, – Оливия наклонилась к нему, – Пьер, все, как есть, – попробуй понять. Я ведь мучилась: что же произошло в Майами? Мы говорили с тобой на крыше – ты так не хотел, чтобы я ходила утром к «ОкеанОтелю»... Так не хотел... А когда он взорвался, – ты ведь уехал из города. И почему ты сказал, что ты француз, – я ведь слышала, как ты говорил по-арабски! Я... я была так растеряна. Говорила сама с собой – знаешь, как это бывает, когда надо выговориться, – а кто-то подслушал... Кто-то напихал жучков мне в комнату!

– Слушай, ты уверена, что у тебя поставили прослушку?

– Я нашла чип, установленный на телефоне...

Его ноздри хищно вздрогнули.

– Оливия, дорогая, – я... я очень сочувствую. Знаешь... Ума не приложу – кому это понадобилось. Чего ради?! Я давно знаю, что этот мир сбрендил...

– Ты понимаешь, почему...

– Да понимаю я! Ты журналистка, языки знаешь... Привыкла задавать вопросы. А я – я выгляжу подозрительно, да? Но... Ты бы ведь не сидела тут, если бы... Если бы это было правдой... Нет?

– Ну... Безумие бывает разным... – Оливии не хотелось лгать.

– А теперь ты потеряла работу?

– Работу... Не знаю... Я ведь не в штате у них, – так, писала кое-что иногда... Пока кто-то из твоих пиарщиков не позвонил им...

– Слушай, с этим я разберусь. Дай мне их телефон, этого твоего журнала: я позвоню им с утра и выясню... Что за черт! Извини, право – дурь какая-то!

«Э-ээ... Похоже, я втюрилась... Причем по уши, – подумала Оливия. – И плевать мне, террорист ты, или как... Я смахиваю на одну из тех баб, что западают на всяких там партизанских вождей. Или на похитителей. Их похищают, а они слюни пускают... Стокгольмский синдром... Еще немного – и меня начнут ставить в пример в репортажах, вроде тех, что в «Женском часе»: удостоюсь пары минут эфирного времени».

Феррамо взял ее руку в свои и посмотрел в глаза. Он и правда был по-настоящему красив: нежный, добрый, щедрый, – а сколько шарма!

– Ты приедешь? В Гондурас? Я пришлю за тобой самолет – будешь моей гостьей.

Чего ей стоило отказаться!

– Нет! Это... Это здорово, но я не могу пользоваться такими вещами, когда пишу статью. Понимаешь – а вдруг я напишу, а тебе что-то не понравится? И что тогда с этим делать? Я же должна быть беспристрастной.

– Да? А как насчет беспристрастности сейчас? Ты же приняла приглашение на обед.

– Ну я лее не пишу о тебе статью!

– Правда? Жаль... Я-то думал, ты сделаешь из меня звезду...

– Да? А я думала, ты единственный человек в Лос-Анджелесе, у кого к звездной болезни иммунитет. «Нет, покуда я жива, я не буду о тебе писать!»

– Мне кажется, в этом списке первое место можно отдать тебе, разве нет?

Он протянул руку и осторожно провел тыльной стороной ладони по ее щеке. Карие глаза встретили ее взгляд. На касание его губ Оливия ответила дрожью всего тела.

– Мисс Джоулз, – пробормотал Феррамо. – Вы так прекрасны в своей невозмутимости... Настоящая англичанка.

Он встал, взял ее за руку, помогая подняться – и вышел с ней на палубу.

– Останешься здесь со мной на ночь? – спросил он, чуть наклонив голову и глядя на нее сверху вниз.

– Не рано ли? – отозвалась она, со сладкой истомой чувствуя, как Пьер Феррамо прижимает ее голову к своей груди. Оливия почувствовала себя под надежной защитой... Он слегка взъерошил ей волосы.