Все проклятые королевы - Паула Гальего

Возвращаются те же вопросы, что кружат в голове, как тяжёлые создания, которые сталкиваются с углами и сшибают стенки своими острыми крыльями:

«Почему я могу лечить других?»

«Почему Орден скрывал это от нас?»

«Почему меня называют дочерью Мари?»

И вот я думаю о Элиане. Думаю о его смерти, такой глупой и несправедливой. Думаю о том, как его оставили умирать, потому что если бы ампутировали ногу, это не принесло бы пользы Ордену, и меня бросает в дрожь.

Если бы я знала это, если бы я осознавала силу, которая скрыта в моих руках…

Я сжимаю их так сильно, что чувствую боль в ладонях, и снова закрываю глаза, позволяя всему вернуться ко мне: ненависть, злость, вопросы, беспомощность и вина.

Заканчиваю с ванной, надеваю тунику, которую принес хозяин, и, возвращаясь, замечаю, что Кириан уже пришёл и проявил предусмотрительность, зажёг свечи, о чём мы не подумали раньше.

Комната явно не стоит тех двух серебряных монет, которые Кириан заплатил за неё, но она большая, возможно, самая большая в этом месте, судя по узким лестницам и коридорам.

Здесь есть гораздо более скромная уборная, чем в главных термах, и балкон, с которого открывается вид на огоньки всей деревни. В центре — маленький столик для чая, два кресла, которые смотрят в сторону кровати, которая, безусловно, была бы удобнее двери… хотя, возможно, не так интересна.

Я качаю головой, чтобы избавиться от этих мыслей, и подхожу к балкону, где Кириан сидит на краю, опираясь грудью на одну из деревянных балок, а ноги свисают вниз.

Он тоже в тунике, не совсем застёгнутой, так что её края открывают грудь, на которой теперь осталась только шрам, прочерчивающие его татуировки.

— Привет, — говорит он.

— Привет, — отвечаю я.

Я останавливаюсь на секунду.

— Ты голодна? — нарушает молчание он. — Я заказал ужин.

Он указывает на поднос, который я не заметила. Там рис, какое-то мясо, тушёное с овощами, фрукты и что-то, что я не могу разглядеть отсюда.

Мой живот урчит от одного только вида, и я сажусь рядом с ним. Мне не хочется считать это ужином; скорее, это ранний завтрак. Должно быть, уже поздно, очень поздно.

В деревне почти нет света; горят только несколько фонарей на улицах и красивые сады Сулеги. Остальное — тьма и звезды.

— Ешь, — говорит он, сдвигая поднос так, чтобы он оказался, между нами. Я тоже подхожу к балкону. — Пересечь гору было сложно, но, возможно, мы ещё не дошли до самой трудной части. Тебе придётся снова стать ею. Тебе нужно будет сыграть роль, и, возможно, от тебя потребуют…

У меня скручивает в животе.

— Молчи, — прошу я. Кириан замолкает, я провожу рукой по вискам. — Я понимаю. Сейчас я просто хочу… хочу…

— Хорошо, — быстро отвечает он. — Ешь. Тушёное мясо не ахти, но оно ещё тёплое, и тебя насытит.

Он улыбается мне, этой простой и очаровательной улыбкой. Я хочу ухватиться за неё, и именно это я и делаю. Я сосредотачиваюсь на еде и молча разделяю её с ним, пока не доходим до десерта, и Кириан притворяется, что ему не нравится вареник с персиковым джемом, хотя он на самом деле вкусный, и он оставляет его мне.

— Расскажи, кто ты, Одетт, — просит он, в полумраке балкона.

— Ты же знаешь, кто я, — отвечаю я.

Кириан качает головой. Тёмный локон, не заплетенный в хвост, касается его щеки, когда он двигает головой.

— Скажи, где ты родилась, где выросла. Расскажи, кто купил тебя у твоих родителей. Расскажи, каким был Элиан.

Элиан.

Упоминание его имени причиняет мне острую боль в сердце.

— Ты помнишь его, — удивляюсь я.

— Ты говорила о нём, когда ведьмы наложили на тебя проклятие в Лиобе.

И он не забыл. После всего, что случилось в тот день, после всего, что мы сделали, он запомнил это имя… потому что слушал.

— Он был моим лучшим другом, — тихо признаюсь я. — Он тоже был частью той же организации, которая послала меня заменять Лиру. Нас называют Воронами, а организацию — Орденом.

Это имя, это упоминание заставляют его глаза заблестеть от любопытства.

Я никогда не говорила об этом никому, кроме тех, кто был внутри. Я не думала, что когда-то буду это делать. Меня тренировали так, чтобы я предпочла смерть предательству, и мне даже в голову не приходило, что я добровольно раскрою их секреты. Но то, что я сказала ему раньше, правда: я устала быть злой, одинокой и грустной.

Вороны не заслуживают моей преданности, теперь я это знаю. И хотя Нирида и Кириан не рассказали мне всей правды, хотя я связана с ними, я всегда была хороша в оценке серых оттенков, и я понимаю: они слишком многое ставят на карту, доверяя мне. В конце концов, убив Лиру, я взяла на себя обязательства, о которых даже Орден не знал.

А теперь я снова одна.

— Орден, — повторяет Кириан, когда я слишком долго молчу. Возможно, он боится, что я раскаиваюсь.

Но я должна кому-то довериться.

Мне нужно во что-то верить.

— Я выросла там, с тех пор как себя помню. Орден принимает детей, обладающих даром перевоплощаться, и обучает их заменять важные личности в мире Львов: влиятельных дворян, политиков, священников, воинов… Потом мы исполняем приказы.

— Какие приказы выполняла ты?

Глотка пересыхает.

— Я помогала торговцу тканями, который благодаря мне заключил сделки с короной, и я добилась, чтобы выбрали старшего священника для управления Адорарием Галерей.

Кириан слегка хмурит брови.

— Это всё?

Я сжимаю кулаки.

— Да. Наверное, мне не хватило времени на что-то более важное.

— Почему вы это делаете?

— Заменять Львов? Чтобы делать добро.

— Что такое делать добро? — спрашивает он.

Я понимаю, что он не пытается меня задеть. Отодвигаю поднос в сторону, втягиваю ноги на балкон и прижимаю колени к груди, опираясь спиной на ограждение, смотрю в темноту деревни.

— Честно говоря, я не знаю, — отвечаю. — Это то, чему меня учили всю жизнь, что мне сказали делать. Выбирают несколько людей с похожим телосложением, чтобы заменить одну и ту же личность, готовят их годами, чтобы те забыли свою собственную личность и стали тем, кого должны заменить. Потом выбирают лучшего, чтобы выполнить задание. Остальных перераспределяют на более мелкие миссии.

— А тебя выбрали стать Лирой.

Я киваю.

— Из двадцати одной кандидатки.

Кириан поднимает брови, но я вижу, как он пытается скрыть удивление.

— Почему тебя?

— Потому что я была лучшей в своей группе, — отвечаю без