Кощеева гора - Елизавета Алексеевна Дворецкая

В этот раз Болва привел в Ратные дома своего двоюродного брата Блискуна, он же – родной брат беглого Градимира.

– Блискун с тобой сходит место посмотреть, – сказал он Лису. – Не годится, чтобы нас с тобой вместе видели, а то заметят, выведут на господина. Мы уже наметили кое-что. Есть хорошее место при дороге от Подола к Святой горе. Тот шишок по ней ездит. Где дорога Глубочицу пересекает, мост, а близ моста клети. Они в эту пору пустые, сторожей при них нет. Стоят на реке, где берег повыше, оттуда дорогу в обе стороны хорошо видно. Ты уж сам посмотри, как там лучше устроить, это я на вас полагаюсь, вы люди опытные. И как только все наметишь, по рукам ударим и серебро я ваше принесу и передам. Людям по гривне, тебе – две. Но тут много людей-то, я думаю, не понадобится, – двое, трое.

Блискун, человек живой и разговорчивый, провел Лиса по всей дороге от Олеговой горы до Святой, показал издали оба княжеских двора, рассказал, как Эльга, старшая княгиня, семь лет назад выбрала для сына жену, а себе поставила новый двор, куда и съехала, оставив молодых полными хозяевами на старом, еще Олегом Вещим поставленном княжьем дворе. Показал, где по преданию жил Аскольд – тот князь руси, что первым повел воевать греков, но это было так давно, что живых памятухов[12] уже не сыскать.

Как бы между делом остановились перед мостом и осмотрели княжьи клети – сюда сподручно возить с подольской пристани разный товар. Лис согласился: на высоком берегу те стоят удобно, можно сделать удачный выстрел. Обошли кругом, все осмотрели.

– Лучше всего – с крыши, – заметил Лис. – Там кровли как – надежные? Человека выдержат?

– Вот это я не ведаю, не лазил! – Блискун покачал головой. – Болве скажу, пусть он разбирается.

– Двоих посадить на крышу с луками, отстреляться издали – нам же убивать никого не надо? – Лис метнул на Блискуна вопросительный взгляд. – А потом вниз, и живо уходить вон за те дворы. Вон туда в кусты, и если за кустами будут лошади…

– Там дальше целый бор, по нему далеко уйти можно, – согласился Блискун.

– Тогда так и порешим. Пусть Болва серебро несет.

На этом они распрощались, Блискун ушел в сторону Киевой горы, а Лис решил еще пройтись по Подолу. Думал, не зайти ли к вдове брата, Клина; тот был кузнецом и все эти пятнадцать лет, покинув землю Деревскую, жил в Киеве. Две зимы назад киевские купцы привезли в подворье Святого Маманта весть о смерти Клина, и Лис передавал с ними серебра для осиротевшей семьи. Приехав в Киев, дважды побывал у них, но еще не решил, стоит ли оставаться в Киеве, при единственной родне, или все же убраться подальше, где ничто не напоминает о прошлом.

И вдруг… Спокойно идя по дороге, Лис провалился в то самое прошлое, от которого хотел уйти. Ему навстречу шагом, чтобы не задеть пешеходов, всяких баб с козами и лукошками, ехал Свенельдов сын Мистина – именно такой, каким он был в то памятное лето. Молодой, еще почти без морщин, светло-русые полудлинные волосы увязаны в хвост…

Лис остановился, стиснул зубы, сглотнул. Среди бела дня, на оживленной дороге близ торга повстречать блазня!

Блазень повернул голову, увидел Лиса… вздернул брови… Придержал коня, вгляделся… Что-то было не так, не так с его глазами… И он тоже его видит! Потом блазень улыбнулся и направил коня к Лису.

– Лис! Это ты! Вот это встретились! Узнаешь меня? Я – Лют Свенельдич.

От облегчения пробрала дрожь – Лис опомнился. Ну, конечно, это Лют! Младший Свенельдов сын. Сейчас он примерно в тех годах, что был Мистина в год смерти отца, нет, даже моложе. Но сам Лют, когда Лис в последний раз его видел, был отроком семнадцати лет, а теперь вон как возмужал, и сходство со старшим братом еще усилилось – с тем, пятнадцатилетней давности. Только глаза у них разного цвета: у Мистины серые, как у матери, а у Люта цвета желудя, как у отца.

Сойдя с коня, Лют небрежно бросил повод – его тут же подхватил один из двух следовавших за ним всадников, явно бережатых, – и подошел к Лису, протягивая руку. На лице его сияла широкая искренняя улыбка.

– Ну ты… – Лис хотел сказал «ты вырос», но мужчине около тридцати лет такое говорить неловко. – Итить-колотить, совсем боярином стал!

– Так мы в Киеве не из последних! – Лют засмеялся, пожимая ему руку и похлопывая по плечу. – Мне Мистиша говорил, что ты здесь, приехал, пока мы еще в Хольмгарде были, я уж думал тебя сыскать…

Лют жил при отце все те годы, что Свенельд провел в земле Деревской. Лис видел, как он растет и из мальчонки превращается в отрока, сам учил его обращаться с оружием, сперва деревянным, а потом и настоящим. Особого воспитателя, как полагается сыновьям знатных людей, у Люта не было: он родился от рабыни и свободу получил только со смертью отца. Мистина, сын знатной матери и законной жены, мог бы вовсе выгнать его со двора – по закону сыну рабыни никакого наследства не полагалось, – но по одежде, оружию, повадкам, по хорошему коню в дорогой сбруе, по двоим хирдманам-бережатым сразу было видно, что Мистина приблизил сводного брата к себе на полных правах родича. То страшное лето Лют провел в Царьграде, со Свенельдовыми товарами, а вернулся, когда отец его уже был мертв, и князь Ингвар мертв, а Лис давно исчез, собираясь искать себе доли где-нибудь подальше от Руси. До нынешнего дня они не виделись, да едва и вспоминали друг о друге, но теперь Лют, ничего худого о Лисе не знавший, был искренне рад. Да и тот ощущал тепло на сердце при виде этого лица, напоминавшего о молодости в сильной дружине знатного вождя, когда все еще было хорошо. В те годы они были очень самоуверенными – Лис, Клин, Ольтур, Кислый, Хадди, Болва – тогда тот еще носил свое настоящее имя, Бьольв сын Гисмунда, – а тем более старики: Ашвид, Сигге Сакс, Эллиди. Они чувствовали себя полными хозяевами земли Деревской и ждали, что дальше будет еще лучше. Ну и зарвались, нарушив первый завет сбережения удачи.

– Давай хоть поговорим! – Лют отвел Лиса чуть дальше от дороги, где их никто не мог бы задеть. –