Блаженство и разрушение - Кира Коул

— Я хочу побольше узнать о твоих родителях.

— Почему? Мои родители мертвы. Я видела их тела.

— И у тебя нет оснований полагать, что они все еще могут быть живы?

Я теряю дар речи. — Что? Нет!

— Ладно, как ты узнала? Кто-нибудь приходил в твою школу и рассказал тебе?

— Я нашла их. Однажды, когда я вернулась домой с работы после школы, они лежали на полу. Я пыталась разбудить их, но они не просыпались. Они не дышали, поэтому я позвонила Карлосу, и он позвонил девять-один-один. На месте их объявили мертвыми.

Я была свободна. Горько-сладкое чувство. С одной стороны, больше никакого насилия. С другой стороны, теперь я могла рассчитывать только на себя, поскольку была совсем одна в этом мире. Итак, несколько дней спустя, в приступе гнева после особенно неприятного кошмара, который был скорее воспоминанием, я подожгла дом, чтобы убедиться, что о них не осталось никаких напоминаний. Может быть, подобно фениксу, я смогла бы восстать из пепла дома моего детства.

Хотя я знаю, что должна сказать ему это, я не могу произнести нужных слов. Я в ужасе от того, что он услышит, что я сделала, и подумает, что я чудовище.

Кто пытается сжечь дом своих мертвых родителей, чтобы скрыть годы жестокого обращения? Или, может быть, я пыталась сжечь само насилие. Однако здесь нам не повезло.

— Хорошо, значит, они мертвы, а у Алессио были неверные сведения.

— Алессио сказал, что мои родители живы?

— Да, но зачем кому-то это делать? Зачем кому-то распространять информацию о том, что твои родители живы?

— Я не знаю. Я понятия не имею, кто такой Алессио и почему его волнует судьба моих родителей. Ты должен мне поверить.

Пока он изучает меня, комната становится теплее и меньше. Его глаза сужаются, и он встает, обходя стол, чтобы встать передо мной. Мягкие волосы Йована падают ему на глаза, и я представляю, как провожу пальцами по этим волосам, чтобы убрать их с его лица.

Я помню, какими мягкими были его волосы в моих руках, когда я держала его, пока он дарил мне лучший оргазм за долгое время. Нежные взгляды, которыми он одаривал меня, когда заставлял умолять о его члене.

Передо мной больше не тот человек. Ни в коем случае.

Человек, стоящий передо мной, — лидер картеля и человек, который может посчитать нужным избавиться от меня в любой момент. Он из тех мужчин, которые могли бы избавиться от меня, не задумываясь.

— Хэдли, какого черта я должен верить всему, что вылетает из твоего хорошенького ротика, когда все, что ты делаешь, — это лжешь мне? — спрашивает он низким и опасным голосом, наклоняясь ближе ко мне.

— Я никогда тебе не лгала.

Он ухмыляется, проводя пальцем по изгибу моей щеки. — Нет, все верно. Ты мне не лжешь. У тебя просто есть секреты от меня, и ты убегаешь. Ты прячешься, хотя мы оба знаем, что у тебя есть характер. Но я не могу понять, что ты что-то скрываешь.

— У тебя есть свои секреты. У меня свои.

Йован выпрямляется. — Мой ребенок — это не гребаный секрет, Хэдли.

— И мы снова возвращаемся к ребенку! — Я встаю и качаю головой. — Я собиралась рассказать тебе о ребенке после того, как у меня будет больше времени обдумать то, что я хотела сделать. Жизнь с тобой — это не та жизнь, которая должна быть у ребенка. Можешь ли ты честно сказать мне, без всяких сомнений, что сможешь обеспечить безопасность нашего ребенка?

— Как я могу тебе это сказать, когда ты даже не дала мне возможности все спланировать? — Он дергает подбородком в сторону кресла. — Сядь на место. Мы еще не закончили разговор.

— Думаю, я закончила разговор.

Я направляюсь к двери, моя рука сжимается на ручке как раз в тот момент, когда я чувствую руку на своей талии. Меня быстро разворачивают и прижимают к стене. Йован смотрит на меня сверху вниз, на его красивом лице появляется раздражение. Между нами всего несколько дюймов.

Возбуждение разливается по моему телу, когда он прижимается ко мне своим напрягшимся членом. В этот момент спор затихает. Между нами нет ничего, кроме сексуальной химии.

Когда Йован вот так груб и требователен, я достигаю нового уровня возбуждения. Я хочу, чтобы он взял от меня то, что ему нужно, и оставил меня корчащейся в конце всего этого.

Это, наверное, то, что пугает меня больше всего.

— Послушай, и слушай внимательно, котенок. Нам нужно поговорить об этом ребенке и выработать план. Я был неправ, забрав твои вещи прошлой ночью, но я не позволю тебе подвергать опасности и себя, и ребенка, потому что ты не хочешь поступиться своей гордостью.

— Моя гордость? — Я усмехаюсь и пытаюсь вывернуться из его объятий, но он только сильнее прижимается ко мне всем телом. — Отпусти меня. Если я не останусь без работы, то должна буду работать прямо сейчас, и все будут гадать, где я.

Он хихикает и наклоняется вперед, чтобы прикусить мочку моего уха. — Мы могли бы позволить им всем услышать, где ты. Я мог бы трахнуть тебя у этой двери, и все снаружи услышали бы стоны, которые ты издаешь, когда кончаешь.

Я бы солгала, если бы сказала, что он не испепелил своими словами мое нижнее белье.

— А теперь, — говорит он, отстраняясь от меня. — Я хочу увезти тебя на выходные, чтобы мы могли обсудить все это должным образом, не отвлекаясь ни на что постороннее. У меня хороший коттедж в лесу на севере штата. Неподалеку есть маленький городок. Я бы хотел отвезти тебя туда.

— И все, что мы собираемся делать, это разговаривать? — Спрашиваю я, во мне закрадывается подозрение.

Он одаривает меня волчьей ухмылкой. — Мы могли бы заняться другими вещами, если хочешь.

Я протягиваю руку и медленно провожу ладонью по тонкой ткани его штанов. — Тебе бы это понравилось, не так ли?

— Перестань дразнить, котенок. Ты собираешься вернуться к работе и притвориться, что здесь ничего не произошло. Как только ты закончишь свою смену, я заберу тебя отсюда, чтобы мы могли вместе разобраться с нашим дерьмом.

— Хорошо, — говорю я, зная, что этого не избежать.

Пришло время поговорить с Йованом, хотя бы немного. Он отец моего ребенка, и я была несправедлива к нему. Я должна ему кое-что объяснить, хотя есть секреты, которые я планирую сохранить при себе.

Хотя я могу позволить ему увидеть больше деталей из моей жизни, полная история — это больше, чем кто-либо другой должен вынести.