Вторая молодость любви - Нелли Осипова

— Потому что это было невкусно, какая-то профанация.

— Тогда я подумал, что ты сама знаешь, что делать, ведь у тебя и родители врачи. А получается, что тебе в голову не пришло принять меры.

— Я не думала, что все так скоро может произойти… я же не нарочно… — Она была готова расплакаться.

Михаил обнял ее, успокоил, как мог:

— Давай поступим вот как. Я должен на пару недель уехать.

— Тебя уже включили в работу?

— Пока только знакомство с новой киногруппой, осмотр местности, первоначальные прикидки, как обычно. Две недели — это в пределах твоих… наших возможностей? Дело терпит?

— Пока еще да, — ответила Таня, предварительно что-то пошептав губами и загибая пальцы.

— Через две недели мы встретимся и все решим, идет?

— Угу… — отозвалась Таня и почувствовала во рту вкус еды, тот самый странный привкус, который она ощутила, когда привезли в клинику больного каскадера. Он совершенно отличался от легкой тошноты, появившейся у нее с беременностью. Она знала точно, что это — разные явления. — Ну, я пойду? А то закроют контору, не успею получить бумажку.

— Тебя проводить? — спросил Михаил.

— Зачем? Сама доеду, я же не больная, я — беременная.

Таня чмокнула Михаила в щеку и отправилась по своим делам.

Весь этот разговор с его легкой наигранностью дался ей непросто. С тех пор как она поняла, что забеременела, в голове крутилась только одна мысль: как лучше поступить, как сказать, может, и не говорить Михаилу, а рассказать отцу, может, поделиться с Лилькой и быстренько сделать какой-нибудь современный аборт — ведь в рекламных объявлениях столько информации о легкой и безболезненной ликвидации ранней беременности, а лучше всего, наверное, поговорить с мамой… Возможностей было много, решения — ни одного. И еще смерть тети Гали, которая выбила из колеи всех Ореховых…

В любом случае уже поздно рассуждать — она не собиралась говорить об этом с Михаилом сегодня, но выпалила вдруг, и обратного хода теперь нет. Придется подождать две недели, а там — будь что будет.

В нотариальной конторе ей вручили завещание, из которого следовало, что она, Татьяна, унаследовала квартиру и все имущество покойной Галины…

Прямо у здания, где располагалась контора, Таню стошнило. Она едва успела забежать за угол, чтобы не срамиться на виду у прохожих. Ее трясло от озноба, от рыданий, от ощущения ответственности за беременность, за незаслуженно — она была в этом убеждена — свалившееся на нее бремя владения чужим имуществом, за все, что она успела натворить за последние два месяца.

Татьяна вышла на соседнюю улочку, остановила машину, благо остатки стипендии еще лежали в кошельке, и приехала домой.

Родители ужинали на кухне.

Она буквально ввалилась к ним, не раздеваясь, прямо в шубе, выхватила из сумки завещание, бросила на стол и, уже не в силах сдерживаться, закатила истерику по полной программе: она вываливала все, что приходило ей в голову, не заботясь о логике своих претензий — и воспитание у нее было тепличное, и короткого поводка не набрасывали, и полную свободу предоставили, и про многое не рассказывали, и почему квартира завещана ей, а не маме… Говорила навзрыд, всхлипывая, непривычно жестикулируя, а в конце выпалила слова, что тысячи и тысячи раз звучали во все века: «Я беременна!» Сказала с вызовом, отчаянно, словно кому-то угрожала.

Митя с Сашенькой, ошарашенные, слушали, не имея возможности вставить слово, возразить или успокоить.

А на столе лежало завещание, и в этом тоже предстояло разобраться.

Дмитрий поднялся из-за стола, повел дочь в прихожую, спокойно и деловито помог ей раздеться, проводил в ванную, постоял, пока она умылась.

— Пошли ужинать, мы с мамой недавно сели.

Танька успокоилась и пошла за отцом на кухню.

Сашенька сидела в прежней позе, застыв с вилкой в руке. Как следовало понимать Таньку, что она имела в виду? Эти вопросы, как ни странно, крутились в голове матери, врача-гинеколога, растерявшейся, оказавшись лицом к лицу с собственной бедой.

Митя с Танькой сели за стол.

— Давайте спокойно поужинаем, поговорим позже, — предложил Митя, но, взглянув на жену, понял, что следует прежде всего успокоить ее. — Ну что ты, Сашенька, родная моя, ничего страшного не происходит. Вот сидит наша Татоша, умничка, хорошо сдала сессию… Ну, расстроилась из-за квартиры, так ведь Галя любила ее. Опять же, Танюша, зачем ей было завещать квартиру маме, если у нас уже есть своя, трехкомнатная.

Он говорил, говорил, пытаясь разложить все по полочкам, успокоить своих любимых женщин, но слова выходили корявые, не было в них привычной для Мити непринужденной убедительности, легкости, остроумия, а главное, он уходил или обходил известие о беременности Таньки — то ли никак не мог собраться и решить, как об этом говорить, то ли предоставлял сделать Сашеньке первый шаг.

Наконец Сашенька, придя в себя от потрясения, совершенно спокойно, почти так, как она беседовала со своими пациентками, обратилась к дочери:

— Действительно, Татоша, папа прав — ничего страшного не произошло, все женщины когда-нибудь беременеют и рожают. Ты у меня родилась тоже, когда мне было двадцать лет.

— Отягощенная наследственность? — попробовал пошутить Дмитрий.

Танька натужно улыбнулась и, всхлипнув, уточнила:

— Да, но у тебя был папа.

— Не хочешь же ты сказать, что явишь миру второе непорочное зачатие? — сел на своего конька Митя.

— Папик, я еще не решила, оставлять ли ребенка…

— Это мы обсуждать не будем, — строго заявила Сашенька. Она уже окончательно владела ситуацией.

— Дело в том… — Танька не знала, стоит ли рассказывать сейчас родителям всю короткую историю с каскадером или сделать это позже, а может, вообще не стоит вдаваться в детали: беременна и беременна. Она даже не осознала, что в своих сомнениях отнесла Михаила в разряд деталей.

Дмитрий с полуслова все понял и, не дав дочери договорить, высказал свое мнение:

— Я полагаю, речь должна идти только о ребенке, который при всех случаях, обстоятельствах, ситуациях — называй, как тебе больше нравится, — должен родиться.

— Да, да, конечно, в конце концов я уже созрела, чтобы нянчить внука, — вставила Сашенька, хотя совсем не была в этом уверена.

— А если он останется без отца? — опустив глаза, спросила Татьяна.

— Эка невидаль! — воскликнул Дмитрий. — В наше-то время! Отец — это твоя проблема, и мы с мамой вмешиваться не станем. Как ты решишь, так и будет. Но ребенка сохранить обязана, и тут я буду страшен, если посмеешь своевольничать.

Танька вдруг рассмеялась, словно пружина внутри ее спустилась и вернула свою хозяйку в прежнее, обычное состояние.