Испытай меня нежностью и болью - Элли Лартер

из общего стакана, ни шмотки из корзины грязного белья, ни сережки с полки в прихожей. Ставлю забитую до отказа спортивную сумку у входной двери и начинаю одеваться сама.

Петр, словно выжидавший все это время, снова появляется в прихожей:

— Ты закончила?

— В смысле? — я морщусь и достаю тушь, чтобы поправить ресницы.

— Все собрала? Успокоилась? Выпустила пар?

— Вполне! — рыкаю я.

— Вот и молодец. Только ты никуда не пойдешь.

— Чего, блин? — я усмехаюсь. — Хочу и пойду, — с этими словами я поднимаю свою огромную сумку и шагаю к входной двери.

— Нет, — он преграждает мне путь, как когда-то Костя, и сверлит меня взглядом исподлобья. Я отшатываюсь назад:

— Какого хрена?

— Ты никуда не пойдешь, истеричка, пока не угомонишься и не поговоришь со мной, ясно? — он наступает на меня, оттесняя вглубь квартиры, так что мне приходится опустить на пол сумку и отступать шаг за шагом. В конце концов, я утыкаюсь спиной в стену, противоположную выходу. Петр подходит вплотную, зажимая меня между своим горячим телом и холодным бетоном, и его дыхание чувствуется около самого лица.

— Отпусти меня, — прошу я, сама не зная, бояться его сейчас или нет.

— Нет, — он хватает меня здоровой рукой за шею и неожиданно припадает поцелуем к губам, немедленно затыкая мою рвущуюся наружу возмущенную тираду.

36 глава. История прошлого и боль настоящего

В лучших традициях голливудского кино я кусаю его за нижнюю губу — сильно, до боли, до крови, — чтобы он наконец отшатнулся от меня и освободил дорогу. Снова хватаю сумку, снова бросаюсь к выходу, но Петр вцепляется в мое запястье крепкими пальцами и не отпускает.

— Отвали! Отстань! Ненавижу тебя! — рычу я уже бессильно, чувствуя, как из глаз брызжут слезы, и лицо искажается гримасой отчаяния и боли. Мне так хотелось не показывать ему свои чувства, мне так хотелось поскорее выскользнуть за дверь и сбежать от всего этого наваждения…

Но поздно. Слишком поздно, девочка.

Я влюбилась в него. Я влюбилась в человека, который спит со всеми подряд, для которого нет понятий верности и преданности. Я влюбилась в мачо, ловеласа, типичного соблазнителя. Я влюбилась в мастера секс-клуба. Чего я хотела, боже? Какие воздушные замки успела себе построить? Так мне и надо, сама виновата, дура, идиотка, наивная девчонка.

Он запирает входную дверь и демонстративно убирает ключ себе в карман — теперь мне впору звонить в полицию и сообщать, что меня держат в заложниках… Размазывая по лицу слезы и потекшую тушь, я отхожу от него подальше, вытягиваю вперед руки, защищаясь. Путей к отступлению теперь нет — но я больше не дамся ему в лапы, не дам себя убаюкать, усыпить бдительность, снова затащить в постель…

— Ты сказала, что успокоилась, — говорит он. — Но мне кажется, ты все еще в истерике.

— Да пошел ты нахуй, — отвечаю я неожиданно грубо для самой себя и тут же пугаюсь, прикрывая рот ладонью, снова отступаю, словно он может наброситься на меня и ударить за такие слова.

Но Петр не двигается с места, только касается время от времени укушенной губы. Я вижу кровь на его пальцах.

— Приходившую девушку зовут Аня, — сообщает он вдруг.

Да хоть Маша, кричу я мысленно.

— Она долгое время посещала наши клубные вечеринки, мы были хорошо знакомы и много раз занимались сексом. Последний раз это было за два или три дня до того, как ты пришла устраиваться на работу…

Господи, зачем он все это мне рассказывает?!

— А следующим вечером ее изнасиловали. Какой-то едва знакомый ублюдок в переходе метро, на конечной станции, было поздно и безлюдно, и у нее не получилось отбиться.

Твою мать…

— Теперь она выяснила, что беременна. И она не знает, кто отец ребенка — насильник или… или я, — он закусывает нижнюю губу прямо поверх того места, куда укусила я, морщится, вздыхает, затем продолжает: — Она пила противозачаточные, но то ли однажды забыла принять таблетку, то ли случился сбой, словом… да, она беременна.

— И что теперь? — спрашиваю я тихо, моментально присмирев после его монолога.

— Она приходила спросить, согласен ли я сдать анализ ДНК. Она хочет узнать, кто отец ребенка. Если насильник — точно будет делать аборт. Если я… — мужчина разводит руками. — Тогда мы не знаем. Мы отлично проводили вместе время, но это была история про приятное дружеское общение и отличный секс, а не про общих детей в перспективе. Но я сказал, что в любом случае сдам тест на отцовство, а она попросила прощения за то, что все так паршиво вышло. Остаток диалога ты, видимо, как раз и слышала.

— О боже, — я закрываю лицо руками.

— А лучше бы не слышала, — он снова вздыхает. — Я не планировал тебе ничего рассказывать.

— Почему? — я обиженно поджимаю губы.

— А толку-то? Все равно еще ничего не известно. Не хотел волновать тебя раньше времени. Но ты и без моей помощи взволновалась так, что за полчаса успела устроить истерику, собрать вещи и укусить меня…

— Прости, — шепчу я.

— Забей уже, — он отмахивается.

Через полчаса мы сидим в кухне, перед нами дымится горячий ароматный зеленый чай, но ни он, ни я не притрагиваемся к кружкам, а просто молча смотрим в столешницу пустыми взглядами.

— Если это твой ребенок, то ты должен взять за него ответственность, — говорю я наконец. — Если она решит оставить его, конечно…

Он поднимает на меня взгляд и смотрит почти злобно:

— По-твоему, я настолько ничтожество, что сам этого не понимаю?! По-твоему, я просто пошлю ее нахуй с ребенком?!

— Прости, — я снова сжимаюсь в комочек. Наверное, Аня гораздо мудрее меня, она правильно сказала, что Петя — самый прекрасный мужчина на свете. А я — посмела допустить мысль, что он откажется от ребенка.

Чтобы хоть как-то загладить свою вину, я встаю с места, подхожу к Пете и обнимаю его со спины, кладу голову куда-то между его лопаток, прижимаюсь крепко и тесно. Он молча принимает это, гладит пальцами мои руки, и мне так хочется сказать: я влюбилась! я люблю тебя! — но теперь это кажется особенно эгоистичным и жестоким. Я и так сомневалась, что ему будет нужна моя любовь — а теперь тем более.

Что, если он окажется отцом? Что, если Аня решит оставить ребенка? Что, если они захотят создать семью? Хоть Петя и сказал, что это была история про общение и секс… Все меняется. Вдруг они решат попробовать? Ребенок — отличный мотиватор к тому, чтобы начать новую