Любовь как вредное пристрастие - Стоев

задорное раздражение не уходило. Мне хотелось уволочь Элеонору отсюда подальше, привязать где-нибудь к кровати и наказать, и утешить, и объяснить, и оставить ее совершенно невменяемой от страсти. Ко мне. И чтобы никто никогда нам не мешал: ни юбилей, ни остолопы-гости, ни тем более этот сволочной Сева!

Проклятое дерьмо! И зачем я его вспомнил? Тут же внутренности скрутила бешеная потребность стереть со своей женщины его прикосновения, доказать и ей, и всему миру, что она — моя…

Ну я не из тех, кто способен долго сопротивляться сильнейшему соблазну. Поэтому наклонился и осторожно, не торопясь, проверяя, пробуя, коснулся губами мягкой щеки, вдохнул тонкий манящий запах духов, поцеловал еще раз — ближе к приоткрывшимся губам.

Нелли не оттолкнула. Замерла, едва дыша, с готовностью встретила мой жадный рот, откликнулась, на краткий миг задрожав. Ее руки скользнули по груди, обняли за шею — почувствовал пальчики в своих волосах.

Толкнул ее ближе к решетке, чтобы нас совсем скрыла тень от любопытных глаз, и с энтузиазмом принялся с нуля создавать этот вечер. К чертям все, что было вначале, главное — сейчас мы целуемся нежно-нетерпеливо, вжимаясь друг в друга, теряясь друг в друге, ловим губами выдохи, тихие стоны.

Платье на ней красивое: тонкие мягкие кружева, ласкающий тело шелк… Но как же оно раздражает сейчас! Я целовал ее шею, едва справляясь с головокружением от умопомрачительного запаха и тепла ее кожи, от быстроты ее пульса, оглаживал бедра, все выше задирая подол, мечтая, как займемся любовью прямо здесь, и плевать на всё и всех…

— Гош… — Простонав, Нелли попыталась оттолкнуть мою руку, забиравшуюся под подол. — Прекрати…

Прекратил. Ни в чем не могу отказать любимой. Теперь моя ладонь, огладив талию, живот, обхватила грудь, большой палец ласково подразнил упругую плоть. Я ощутил, как через тонкое белье (наверняка кружевное!) затвердел сосок.

Боже, как же сильно хочу ее…

— Егор…

Протест утонул в горячечном поцелуе. Но этот прелестный ротик удалось занять ненадолго, увы. Через минуту Элеонора увернулась, отпрянула, попыталась оттолкнуть меня руками.

— Не надо!

С растрепанной прической и вишневыми припухшими губами, тяжело дышавшая, Элеонора Вишневецкая была чистейшим афродизиаком. До осознания с трудом дошли это «Не надо», ситуация в целом, а также то, что весьма болезненное «хочу» придется отложить.

Хотя решетка-то удобная… Нелли могла бы опираться спиной на нее, пока я, стянув с нее трусики (интересно, что ждет меня под ее платьем сегодня?), придерживая под бедра, неспешно, наслаждаясь каждым мигом, входил бы в нее, поглощая поцелуем стоны…

— … просто не следует, — закончила фразу жена, нахмурившись, глядела в мое лицо.

— Ты меня не слушаешь, — вздохнула она через секунду.

Ладошки упирались в мою грудь, по-прежнему пытаясь оттолкнуть. Нехотя выпустил Вишенку из своих объятий, тут же почувствовав прохладу вечера и какую-то внутреннюю пустоту, рождавшую злость.

— Почему? Слушаю. Хочешь поговорить? Давай поговорим. Тем более, что разговор давно назрел.

— Да. Ты прав.

Я кивнул. Конечно, прав. Случаи, когда не прав, можно пересчитать по пальцам одной руки.

— Первое, что ты должна знать, что я люблю тебя. С ума схожу по тебе…

— Боже, Егор… — Нелли устало закрыла лицо руками.

— Не перебивай, — я предупреждающе прищурился. — И даже не думай тыкать мне в лицо этим своим стандартным, мол, ты мне изменил, бла-бла-бла, все мужчины козлы и всегда разделяют секс и любовь. Я наслушался, любимая, этого бреда. Так что дай мне высказаться.

Потер лоб, собираясь. Как в несколько предложений уложить то, что осмысливал месяцами, если не годами? А иногда и не осмысливал, это просто всегда было в душе, как херово божественное знание.

— Я разделяю, Нелли, конечно, секс не равно любовь. Но ты — вне конкурса и вне всяких систем исчислений! Всегда так было, ты знаешь. С того дня, как увидел тебя. Ты — моя жизнь. Нет тебя, и я в аду. И быть с другой… — усмехнулся, вспомнив Дину, — даже физически невозможно. Про психологически вообще не заикаюсь.

Вишенка поморщилась. Ясно — не верит.

— Пусть так, но я своими глазами…

— Что ты видела своими глазами, Нелли? — Взбеленился, стиснул кулаки. — Жуткого цвета стринги? Так они могли попасть в мой карман любым путем!

— Было и еще кое-что, помимо белья! — выдала она.

— И что же?

— Сообщение от твоей… любовницы.

Бля. Очень и очень неожиданно. Хорошая улика. Можно ведь установить, кто меня подставил и превратил мою жизнь в треклятое адище.

— Какой интересный поворот. Неожиданно выясняющийся спустя месяцы после развода. И что же она писала? С какого номера? Ты сохранила его? — уцепился я.

— Я удалила. И не хочу пересказывать. Тошно просто. Скажу так: оснований не поверить своим глазам у меня не было.

Паршиво. Но я все равно докопаюсь, кто этот ублюдок. Или сучка?

— Глаза здесь ни при чем! Надо верить мужу!

— Знаешь что…

— Что?

Мы одновременно умолкли. Бесконечную минуту испепеляли друг друга непримиримыми пристальными взглядами. Элеонора вдруг успокоилась, горько усмехнулась.

— Давай оставим этот эпизод в прошлом. Какая теперь разница, что произошло в тот вечер, — тихо проговорила она, убирая с лица выпавшие из прически волосы. — Развод все изменил…

Меня затопило облегчение, а после в голову ударил хмель радости. Оставить эту дичь в прошлом! Никогда к ней не возвращаться! То, что невероятно сильно хотелось в последние дни, даже во сне виделось, о чем среди бела дня мечталось. И что сам хотел Нелли предложить.

Шагнув к ней, снова обхватил талию. Вишенка уперлась руками в мою грудь, выгнулась, увеличивая расстояние между нашими лицами.

— Егор…

— Не отталкивай, не надо, — прошептал заполошно, шалея от того, что она снова близко, в моих руках. — Я тоже хочу этого. Хочу забыть о том, что случилось в апреле, обо всех этих проклятых месяцах. Давай начнем с нуля, с чистого листа, перечеркнем прошлое. Я не представляю жизни без тебя. И ведь ты тоже. Ты тоже нуждаешься во мне, любишь меня, я чувствую.

Нелли сникла. Освободившись из объятий, она шагнула к решетке, плечи опустились.

— Люблю, — выдохнула, обхватила себя руками, будто защищаясь, отгораживаясь. Взгляд больной, рассеянный, устремлен куда-то в темноту за моим плечом. — До сих пор. Не смотря ни на что. И, видимо, еще долго буду любить. Это такое мое проклятие: любить и грезить о том, что мне недоступно и что мне не принадлежит. Такой вечный источник боли и вдохновения.

Охрененное признание. Словно смертная казнь. Или чьи-то похороны. Я сглотнул, ощутив холодок, пробежавший по позвоночнику.

— Нелли, что за ….

— Нет, теперь ты меня выслушай. — Жена выставила вперед ладонь, заставляя