Её Сиятельство Графиня - Лика Вериор

— Конечно наберётесь, ваша светлость, — причём тут смелость? О чём он? — Идёмте же!

— Лиза… — я попятилась, желая увеличить расстояние между нами, но князь не дал — наступал следом. И вот я уже упёрлась в стену, а он…

— Ваша светлость, вы слишком близко.

— Потому что я хочу быть так близко.

— Вы, видимо, выпили лишнего…

— Не пил ни глотка. Лиза! — его голос эхом разнёсся по коридору. И мне бы испугаться, что нас застанут в этом неудобном положении, но я вдруг всем сознанием погрузилась во внимательный взгляд — он пленил меня, обезоружил. — Лизавета… — князь наклонился, и вуаль коснулась его лица. Я затаила дыхание. — Прошу — будьте моей.

— Ваша светлость…

— Нас не посмеют осудить, Лиза, ваш муж одной ногой в могиле, я — давно уже вдовец. Вы молода, красива… Лиза, я люблю вас!

На мгновение я забыла обо всём! Погрузилась в это ощущение близости с тем, кто дорог сердцу. Хотелось забыться, хотелось оказаться в его крепких объятиях, окружённой его теплом, его ароматом!..

Но это невозможно. И возможным не будет.

Я дёрнулась, освобождая руку из захвата. Наконец, мне удалось увеличить расстояние между нами.

— Вы предлагаете мне постыдное! — проговорила. — Вы ведь знаете, я никогда не соглашусь на подобное. Брачные узы — как бы там ни было — священны! Ваша светлость, вы не ведаете, что говорите, — мой тон смягчился. — Вы просто запутались в себе, вы давно одиноки и…

— Вы думаете, я настолько идиот? О да — вы правы! Ополоумевший! — он вдруг разозлился. — Я так долго держал это в себе — и больше не смогу! Дайте мне ответ, Лиза — чёткий ответ! Да или нет?

— Нет, ваша светлость, — я не дала себе и секунды на размышление. — Я никогда не опущусь до внебрачной связи, — проговорила твёрдо, хотя сама не чувствовала и толики уверенности, которую пыталась показать. Ведь что плохого в том, чтобы быть с тем, кого любишь?

Мои слова тяжёлым камнем легли на плечи князя, он ссутулился, опустил голову. Мне стало жутко от этого зрелища, хотелось броситься к нему, пожалеть, но вдруг всё переменилось — князь выпрямился, посмотрел на меня прямо, на лице — непроницаемая маска.

— Я провожу вас до экипажа, Елизавета Владимировна.

Холод пробежался по телу. Как сладко было слышать из его уст «Лиза» — словно лёгкое касание губ. Но…

Елизавета Владимировна. Да, верно. Так правильнее. Я ему никто. Он мне — никто. Мы не можем быть даже друзьями — ведь что за дружба между мужчиной и женщиной? Такого не бывает.

Князь молча проводил меня до экипажа.

— Прощайте, милая Лиза, — проговорил он, когда я была уже в салоне. Казалось, мне это только послышалось. Наверняка послышалось, ведь зачем говорить «прощай», когда можно сказать «до свидания»? Или же мой отказ так обидел князя, что он больше не желает меня видеть? Что же — его можно понять…

Всё только к лучшему. Мне и самой стоит его избегать.

Глава 17

Санкт-Петербург

Поместье Вавиловых

Тяжесть на сердце не давала покоя. Я чувствовала себя трусихой, но разве не смелость была в моём отказе? Сила духа, которой на деле я не обладаю, но которую смогла призвать перед лицом собственных страстей.

Да, чтобы бороться со слабостями, надо признать их! Вот она — моя слабость — Демид Воронцов! Моя любовь и хозяин моего сердца. И как хочется поддаться, развернуть экипаж — направиться к нему…

Нет-нет, я не оскорблю так ни его, ни себя. Если будет суждено, однажды мы сможем быть вместе, а сейчас…

Это всё — лишь небольшие испытания, которые нужно пройти.

Но как обидно! Как удушающе обидно, до слёз, до дрожащих рук! Почему я? Разве не заслуживаю я быть любимой? Разве не может Господь даровать мне счастливый, угодный Ему, брак?

Ноги — по выученному за это время пути — привели к покоям Фёдора. Он не спал, но и не бодрствовал в обыкновенном смысле: лежал с открытыми глазами — ни живой ни мёртвый, слабоумный и неспособный к самостоятельному существованию.

Вновь охватила злость: Фёдор — стена, разделяющая меня и счастье.

Ладонь нащупала эфес кинжала, извечно спрятанного в складках одежд. Частица души, он всегда был со мной в память о погибших в бою горцах, об Анзоре. Его именем я и назвала кинжал, которым, впрочем, ещё никогда не приходилось воспользоваться.

— Вот оно — твоё прижизненное наказание, — обратилась к Фёдору тихо. — Стоило ли растрачивать время попусту? После себя ты оставишь лишь грязные пелёнки. Ходишь под себя, ни встать не можешь, ни слова промолвить, кормишься с ложки — а всё твои развлечения…

За время, проведённое в поместье, я многое узнала — и тайное, и явное. В лицах — детских и уже юношеских — мне виделись Фёдоровы черты. Конечно — мерещилось, это я знала точно, но что ещё я точно знала, так это список жертв его нездорового вожделения, знала каждую высеченную до уродства и до смерти, знала о вытравленных из материнских утроб младенцах. Знала о братских могилах непокорных холопов, тех, кто смел заступиться — за жён, матерей, дочерей, сестёр. Всякому несогласному — всякому обладающему разумом и моралью! — дорога была одна — в яму, где уже ждали десятки сгнивших тел, каждое — неузнаваемое, неизвестное.

Да, я знала теперь слишком многое, но в том моя человеческая обязанность.

— Продал ты жизнь ради наслаждений и вот — вот оно! — возмездие. Только тебе ли одному? — смешок вырвался из груди. — Может, и мне. Ходить мне до скончания веков с бременем жены слабоумного. Но что страшно — с бременем жены душегуба… А ведь думала, дура, — мне это на руку: не нужен ни супруг, ни потомство, вдова при живом муже и общество бы ничего не требовало. А сейчас? — правда раскалённым железом лилась изо рта. — Смотрю на чужих детей — и сердце кровью обливается. У меня ведь тоже могли быть такие — краснощёкие, чумазые, с большими искренними глазами и чистым сердцем, которые любили бы меня не за что-то, а просто так, просто за то, что мать им. Разве не заслужила я столь искренней любви?

Замолчала, словно он мог дать мне ответ — но ответа не последовало.

— Видимо, не заслужила. Одна мне сейчас радость, думать, что ты всё понимаешь, чувствуешь, каешься. Иначе же в чём смысл такого наказания? Нет, беспамятства ты не заслужил, не заслужил забвения