Опекун - Ана Сакру

Она рассчитывала на ответную улыбку, но у Кира вместо нее заметно прокатились по щекам желваки. В глазах мелькнуло что-то тёмное.

– Я бы, наверно, хотел таким быть. Хотя бы для тебя, – сказал с непонятной Тае напряженной интонацией.

– Будь, – прошептала она.

Он хмыкнул и отвернулся. Поднял камешек с земли, ловко запустил по воде.

– Пошли в домик, ветер и скоро дождь, – обернулся на Таю, после того, как круги рассеялись.

– Я хочу еще побыть тут, порисую, – пожала плечами Тая.

– Ладно, тогда пусти меня, – и он отодвинул ее от ствола. Сел позади её спины, свесив ноги по обе стороны толстой ветки, притянул Таю обратно к себе, заставляя облокотиться на его грудь, забрал себе одну капельку её наушника.

Боковым зрением Тая ловила мужской профиль, жар тела окутывал, его руки на ее талии, терпкое дыхание в волосах. Все это будоражило, отвлекало, но Кир сидел молча и, кажется, полностью ушел в себя, смотря на черную рябь волн на озере. И Тая постепенно тоже расслабилась. Поерзала, сев поудобней и сильнее прижимаясь к мужчине спиной и бедрами, и продолжила рисовать.

Глава 35

Ветер стих, замолчали птицы. Небо чернело, наливаясь тяжестью, отражалось ватным узором туч в застывшей, разгладившейся воде. И уже непонятно было где верх, а где низ. Где водная гладь, а где набухающие, темные, грозовые облака.

В воздухе разлился острый запах близкого ливня, и вся природа будто замерла в ожидании. Замерло само время. Тая потерялась в этих ощущениях, утонула в них. Тепло мужского тела окутывало её плотным коконом. Физически Кир был так же близко, как ментально бесконечно далеко. Они так больше и не проронили ни слова друг другу.

Она рисовала острые зубья леса на том берегу, он вглядывался в глубь воды неподвижным взглядом, будто видел на самом дне то, что доступно только ему одному.

Тая каждой клеточкой ощущала его одиночество и тоску наверно потому, что сама была слишком знакома с этими состояниями и в какой-то мере даже любила их. Ведь не пережив их, никогда не нырнешь на самую эмоциональную глубину. Там завораживающе страшно.

Она улавливала в Кире свежий надлом, верхнюю звенящую ноту и его отчаянную попытку этот слом преодолеть. Выгрести, не чувствовать это. Перестать чувствовать. Если бы он спросил ее, она бы ответила, что сопротивляться не надо. Надо смириться и прожить, поймать кайф, раствориться, полюбить это зудящую боль. Но он не спрашивал. И она знала, что лишь разрушит хрупкую идеальную тишину, если сейчас нечаянно заговорит.

Они просидели так долго. Так долго, что Тая уже перевернула лист и стала рисовать падающее на них черное небо, как в зеркале, отражающееся в воде. Лишь один раз Кир рассеянно подал голос где-то через полчаса их густого молчания.

– Поставь на репит.

– Хорошо, – Тая достала телефон из кармана, поерзав, и нажала на повтор.

У них было по одной капельке Таиных наушников, и теперь в них бесконечно лилось пронзительное:

Я стою над обрывом Смотрю на тебя и теряюсь Прекрасная жизнь Если ты мне когда-то приснилась Когда-нибудь снова приснись.

Наша молодость – синее пламя Мы парим и горим над водой Ты плюёшься своими зубами

И щербатый доволен тобой

О, прекрасная жизнь Научи меня ярче гореть

Ты сожжешь меня заживо здесь Ты сорвёшь мою голову с плеч

О, прекрасная жизнь Я хочу тебе что-то сказать

Научи меня лучше молчать.

(The Retuses – OMYT)

Песня рвала какие-то правильные струны внутри, трогала глубже, сводила с ума, играя бесконечно. Кир прикрыл глаза и откинулся затылком на шершавый ствол дерева. Его дыхание стало мерным и глубоким, как будто он задремал, а Тая продолжила рисовать.

– Знаешь, – еще через полчаса Кир заговорил так неожиданно, что девушка крупно вздрогнула, чуть не выронив карандаш.

Вытащив наушник, обернулась к мужчине.

– Здесь водится рыба, лосось, – продолжал тем временем Кирилл, смотря на глянцевую воду озера, – Специально разводят. Для отца. Он очень любил рыбалку. Сейчас она еще на дне, спит. Холодно. Но можно прикормить…Отец никогда не ловил с берега, только в лодке, вода вокруг его успокаивала. Он так отдыхал от дел, от стресса, обязанностей. Он не очень любил брать меня с собой в лодку, но я все время навязывался. Даже повзрослев. Условием было молчать. Одно слово не по делу – высаживал тут же. И я молчал. Часами…И радовался каждой пойманной рыбе, потому что тогда можно было что-то сказать.

– Почему тебе это нравилось?

– Не знаю, – губы Кира тронула рассеянная улыбка и тут же исчезла, – С ним было комфортно молчать. Бля, я даже…– он нахмурился, сдерживая какую-то рвущуюся наружу эмоцию, провел пальцами по лбу, словно разглаживая мысли в голове, и моментально стал снова отстраненным и холодно спокойным, – Сейчас лодки закрыты, не знаю, будем ли теперь их доставать. Они были лично его.

– Я бы хотела порыбачить здесь на лодке, я немного умею, – отозвалась Тая.

Кир странно посмотрел на нее. Помолчал.

– Нет, – отрезал глухо.

Взгляд его стал упрямым и враждебным. Но Тае не надо было ничего объяснять. Она кивнула и, больше ничего не говоря, отвернулась от него, положив голову на мужское плечо и продолжив рисовать.

Через несколько секунд Кир снова обнял её за талию. Сначала будто неуверенно, сомневаясь, а потом крепко и настойчиво прижимая к себе. Боднул носом Таю в висок, а потом поцеловал за ушком. Его прохладные мягкие губы, влажное горячее дыхание, лениво выводящий узоры на нежной коже язык…Тая прикрыла глаза, подставляя шею, отдаваясь чувственным ощущениям. Карандаш упал на бумагу из ослабевших пальцев. По телу токи пошли. Острые медленные ощущения пронизывали насквозь, скручивали нарастающим томлением.

Небо загрохотало, черные тучи на горизонте расколол зигзаг сверкнувшей молнии. На рисунок упала первая крупная капля дождя.

– Пошли в дом, – Кир отодвинул Таю, слез с ветки, помог спуститься ей, и они побежали вверх по тропинке, пряча головы от ливня, за секунды вставшего ледяной стеной.

Мокрые, продрогшие насквозь завалились в спальню. Одежда снималась с трудом, облепляя тело. Холодная кожа горела от прикосновений. В голове ноль мыслей, они словно остались неподъемным грузом там, у дерева. А здесь всё элементарно, по-животному легко. Он даже брал её как животное. Поставив на четвереньки, вдавливая светловолосую голову в матрас, ловя жалобные всхлипы на каждом резком толчке. И снова разрядка и поверхностный сон.

Проснувший вместе посреди ночи, молчали. Таю не смущало, ей было уютно