Девушка, которая не любила Рождество - Зои Брисби

нескольких шагах от меня, а финиш был уже совсем близко. Антуан обернулся, его лицо покраснело – от усилий или от злости. Нас разделяло всего несколько сантиметров. Еще немного, и я смогу дотянуться до него.

– Энергичнее! – раздался голос мадам Капюшон.

Антуан с рычанием совершил впечатляющий прыжок и увеличил отрыв. Собрав последние силы, я снова настиг его.

Я почти его обогнал, когда под ногами у меня оказался предательский обледеневший участок пути, и я потерял равновесие. Падение было неизбежным, и я рухнул на землю, побежденный.

Мои колени пострадали так же, как и моя гордость. Я лежал, распластавшись на земле. Мимо пронеслось несколько соперников, и земля содрогалась от их прыжков. Вдруг я почувствовал, что кто-то пытается поднять меня. Я поднял глаза и увидел Лали, она тоже была в мешке для картошки. Она присоединилась к гонке!

Закинув мою руку себе на плечи, чтобы я мог на нее опереться, она посмотрела на меня своими синими глазами.

– Ну что, напарник, помощь нужна?

Мы начали прыгать, крепко прижавшись друг к другу, стараясь не сбиваться с ритма. Ее уверенность возвращала мне надежду, ее тепло придавало мне сил.

Наш дуэт пересек финишную черту, заняв почетное предпоследнее место. Последний участник выбыл из гонки.

Лали обняла меня и поздравила. Никогда еще поражение не приносило мне столько радости.

30

День близился к концу. Солнце завершало свой путь по небосводу, но для нас с Лали испытания еще не закончились.

Мы склонились над листком со следующим заданием.

С леденцовой тростью, и пуговицы в ряд,

Смешные человечки перед тобой стоят.

«Глазурь и цукаты,

шоколад и мята!

Замесили мед с мукой,

Чтобы мы пришли толпой!

Перцем и лимоном,

ванилью, кардамоном – пахнет в кухне сдобой,

случай ведь особый!»

Я массировал виски, размышляя над ответом. Потер свою щеку: на ней все еще оставался след от батута. А желтый пуховик был весь в грязи после падения. Я выглядел далеко не лучшим образом.

– Нужно вернуться в гостиницу! – вдруг воскликнула Лали.

Я кивнул.

– Согласен! Мне нужно переодеться.

Снова хлопок по плечу.

– Да не за этим! У нас задание! Мы должны испечь пряничных человечков.

В животе у меня заурчало.

– Я и правда хочу есть.

Мы вернулись к пикапу, и Лали, ударив по газам, рванула в гостиницу. В сумерках дом светился теплом и уютом. Разноцветные украшения словно указывали нам путь. Я мечтал устроиться в одном из удобных кресел у камина. Может быть, мне даже удастся немного насладиться тишиной этого места…

Я не привык к подобной суете и всегда стремился к покою. Я был одиночкой. Годами я возводил барьер между собой и остальными. Слишком рано я узнал, что любить – значит рисковать. Я любил родителей, и они исчезли. Я привязывался к некоторым приемным семьям, но меня снова и снова передавали другим людям. Мое выживание зависело от умения запирать свое сердце на замок.

Так что я удивился, почувствовав такое родство с этим местом. Есть такие места, где сразу кажется, будто ты дома. И все дело было в Анжелике, несмотря на этот ее мистицизм и гигантскую морскую свинку. Именно она создавала здесь атмосферу радости и умиротворения.

Открывая дверь, я вздохнул с облегчением, ожидая услышать треск огня в камине. Но вместо этого меня встретил другой звук. Шум разговоров, суета, чемоданы в прихожей…

Куда бы я ни бросил взгляд, повсюду были люди. В гостиной, на кухне, в холле и даже в моем любимом кресле. Целый автобус туристов заполонил дом.

Анжелика вышла к нам. Теперь она была в длинном платье и тюрбане из такой же ткани, на ногах у нее были симпатичные туфли без задников.

– А, вы вернулись!

Я указал на толпу туристов.

– Что происходит?

– О, это совершенно нормально. Рождественский фестиваль в Почтограбске очень популярен. В это время у нас всегда много гостей. Все комнаты заняты.

Анжелика выглядела счастливой. Она была из тех хозяек, которые радуются, когда за столом полно народу, и умудряются каждому уделить внимание.

Маленький мальчик подбежал к ней и потянул за платье. Он гладил Кристаль, которая, в полном восторге, урчала, как только что заправленный трактор.

– У тебя смешной кот, – сказал мальчик.

– Это не кот, а морская свинка. Очень большая морская свинка.

Мальчик внимательно разглядывал Кристаль.

– Забавный кото-свин! Он ведь из Индии?

– Ты путаешь индийцев и индейцев. У майя…

Лали потянула меня за руку, и оставив Анжелику, пустившуюся в объяснения, мы отправились на кухню. К счастью, там никого не было и она вся оказалась в нашем распоряжении.

– Достань все, что нам понадобится, – приказала мне Лали, как генерал своему солдату.

Я начал открывать шкафы, совершенно не представляя, что ищу. Мой кулинарный опыт ограничивался умением разогреть еду в микроволновке. Поэтому я начал вытаскивать все, что хотя бы отдаленно могло иметь отношение к выпечке, и складывать на столе, пока Лали собирала всякую утварь.

Когда она увидела стол, заваленный моими находками, ее глаза расширились.

– Что это за куча-мала?

– Необходимые ингредиенты.

Лали с растущим недоумением разглядывала упаковки на столе.

– Тапиока?

Я даже не знал, что это такое. Поэтому притворился, что не услышал. Лали продолжила инспекцию.

– Панировочные сухари?

Я пожал плечами.

Она уперлась руками в бока.

– Ну что ж, я тебя слушаю. С чего начнем?

Я пробормотал:

– Понятия не имею… Я думал, ты знаешь, что делать.

Лали выглядела даже более удивленной, чем я.

– Я?

– Ну да.

– И почему же? Неужели потому, что я женщина?

Она сделала вид, что аплодирует, и над столом образовалось небольшое облако из муки.

– Ну, поздравляю, это стереотипы. Женщины на кухне! Слышать подобное в двадцать первом веке?! Это какая-то ископаемая логика…

– Да нет же! Я так подумал, потому что ты дочь Санта-Клауса!

Лали прикусила губу, и я воспользовался моментом, чтобы продолжить:

– Я подумал, что ты, наверное, с детства всем этим занималась…

Лали провела рукой по волосам.

– Торты и пироги пекла мама. А мы с папой собирали сани.

– Ты никогда не говоришь о своей маме…

На лице Лали промелькнула грусть, и я почувствовал себя виноватым.

– Мама умерла шесть лет назад, – сказала Лали.

– Мне очень жаль.

– Отец до сих пор не может смириться. Скрывает печаль, изображает Санту, но Рождество больше никогда не будет прежним.

Я вспомнил рукопись «Примирения» и вдруг понял: текст был полон ярости, отчаяния и ощущения разрушенного мира… Лали даже не знала, что ее отец был настоящим