Вернись, я все прощу. Дракон передумал разводиться - Таня Драго

двадцать пять лет был центром моей вселенной, ради которого я жертвовала собой, своими мечтами, своим достоинством. И вдруг поняла, что он кажется мне... маленьким. Не физически — он по-прежнему был высоким и широкоплечим. Но что-то в нём сжалось, померкло, стало жалким.

А я больше не была той покорной, тихой женщиной, которая боялась произнести лишнее слово.

И это осознание было одновременно пугающим и освобождающим.

Наступило неловкое молчание.

Я видела, как гости переглядываются, как кто-то шепчет своему соседу на ухо, как несколько женщин покачивают головами. Вся атмосфера праздника испарилась, словно её никогда и не было. Воздух стал густым, тяжёлым, наполненным напряжением.

Анмир сделал ещё несколько шагов, приближаясь к шатру.

И тогда произошло нечто, чего я не ожидала — несколько человек из толпы демонстративно отвернулись. Это были люди, которые когда-то служили в нашем замке. Старый конюх Маркус, горничная Лидия, садовник Томас. Они знали правду о нашем браке лучше других, и их молчаливый протест говорил больше, чем любые слова.

— Телиана, — голос Анмира зазвучал мягче, он переключился на ту особую интонацию, которую использовал, когда хотел что-то получить. — Я пришёл, чтобы забрать тебя домой.

Фальшивая доброта в его тоне резанула по ушам.

Я помнила эту интонацию — он говорил так, когда просил не устраивать сцен перед гостями, когда объяснял, почему я не должна на него обижаться за его постоянные упреки, ведь я действительно... ну так себе. Неуклюжая, не очень.

— Домой? — переспросила я, и в моём голосе прозвучало недоверие.

— Да, в замок. — Анмир попытался изобразить великодушную улыбку. — Вернись, я готов великодушно простить твой уход и... неисполнение супружеских обязанностей. Но мы же всё исправим, верно? Поговорим как цивилизованные люди. Как насчёт снова стать драконьей леди?

12. Жить без удачи

Драконья леди.

Титул, который когда-то наполнял меня гордостью, теперь прозвучал как издевательство. Он говорил это так, словно предлагал мне невероятную привилегию, за которую я должна быть благодарна.

По толпе пронёсся возмущённый шёпот. Я видела лица людей — моих друзей, соседей, тех, кто видел, как я строила новую жизнь буквально из пепла.

Их глаза горели негодованием.

Илиран сжал кулаки так сильно, что костяшки побелели. Его челюсть напряглась, и на мгновение он стал очень похож на своего отца — но только внешне. Внутри моего сына не было той холодности, того эгоизма, которые отравили душу Анмира.

Я несколько секунд молчала, чувствуя, как внутри происходит что-то странное.

Словно плотина, которую я годами укрепляла, терпением, смирением, покорностью, начала трещать. Все те слова, которые я никогда не решалась произнести, все те эмоции, которые я подавляла, вдруг рвались наружу с такой силой, что дыхание перехватило.

— Простить? — я почувствовала, как мой голос становится тише, но в то же время опаснее. — ПРОСТИТЬ?!

Последнее слово вырвалось из груди с такой силой, что несколько гостей отшатнулись. Голос дрожал, но не от страха — от ярости, которая копилась во мне двадцать пять лет.

— После двадцати пяти лет унижений? После того, как ты выбросил меня ради молоденькой любовницы, которая годится тебе в дочери? После того, как ты снял с меня обручальное кольцо и на моих глазах подарил этой... Лизелле? Ты хочешь сказать, что ты меня ПРОЩАЕШЬ?

Анмир попытался что-то сказать, но я не дала ему шанса.

— Ты посмел явиться сюда и говорить о прощении? — я сделала шаг вперёд, и он инстинктивно отступил.

Все замерли. Даже те, кто знал меня много лет, никогда не видели меня в таком состоянии.

Тихая, покорная Телиана исчезла, и на её месте стояла женщина, которая наконец-то нашла свой голос.

— Я никогда не повышала на тебя голос, Анмир. Двадцать пять лет я молчала, терпела, глотала слёзы. Но сегодня ты услышишь правду.

И тогда из меня хлынуло всё. Каждое унижение, каждое предательство, каждая ночь, проведённая в слезах.

— Помнишь, как ты день за днем выговаривал мне, какая я больная, неуклюжая, никому не нужная? Припоминал мне каждую сожженную кашу и оброненный шарф? Помнишь, как я прятала глаза и извинялась? Двадцать пять лет! А ты еще и при своих друзьях меня распекал!

Голос становился всё громче, всё увереннее. Анмир бледнел на глазах.

— А помнишь однажды я осмелилась попросить тебя провести вечер дома, а не ... где ты там был - на охоте, в обществе, подальше от меня и Илирана? Ты назвал меня скучной коровой и ушёл. А когда я заплакала, сказал, что от моих слёз тебя тошнит!

— Тель, пожалуйста... — попытался вмешаться Анмир, но я была неостановима.

— А я всё сносила, всё прощала! Потому что верила, что брак — это священно, что нужно терпеть, что я должна быть хорошей женой! Но знаешь что? — я сделала ещё шаг вперёд, и он снова отступил. — Больше этого не будет! Ты пришёл сюда снова унизить меня? Отнять всё, что я построила? Присвоить моё счастье, как ты присваивал всё остальное?

Слёзы текли по моему лицу, но это были не слёзы боли — это были слёзы освобождения. Двадцать пять лет молчания наконец закончились.

— Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! — крикнула я так громко, что голос эхом отразился от стен поместья. — НЕНАВИЖУ ЗА КАЖДЫЙ ДЕНЬ ПОТЕРЯННОЙ ЖИЗНИ! ЗА КАЖДУЮ СЛЕЗУ! ЗА ТО, ЧТО ТЫ УКРАЛ У МЕНЯ ЛУЧШИЕ ГОДЫ!

Анмир отступил, ошеломлённый этим потоком ярости.

Его лицо было бледным, глаза широко раскрыты от шока.

— Но, дорогая... мы же можем всё исправить...

— НЕНАВИЖУ! — повторила я, и это слово прозвучало как приговор.

И тут произошло нечто невероятное.

Анмир вдруг схватился за горло, его лицо покраснело, потом посинело. Он начал задыхаться, делая короткие, прерывистые вдохи. Его глаза расширились от паники, и он упал на колени, а затем рухнул на землю, всё ещё пытаясь втянуть воздух в лёгкие.

Шатёр взорвался криками