Охотник за приданым - Барбара Картленд

— Но вы же могли... подумать и обо мне.

— Я думал о вас, и позже я расскажу

вам, как много я о вас думал, но сейчас нам пора продолжать наш путь.

— Да, конечно, — согласилась Прунелла.

Она надела шляпку и завязала ленты под подбородком, думая при этом, что граф поступил недостойно, потакая действиям своего племянника. Но каким-то непонятным образом злость и раздражение, которые она чувствовала, рассеялись как дым. Прунелла думала только о выражении его глаз и ироничной улыбке на губах — губах, которые вчера целовали ее. Свежие породистые лошади скакали так же быстро, если не быстрее гнедых. «Где только граф достал таких замечательных лошадей?» — недоумевала Прунелла. Но они скакали слишком быстро, чтобы задавать вопросы, и наконец въехали на узкую пустую дорогу, где граф неожиданно остановил фаэтон в тени большого каштана. Прунелла удивленно посмотрела на него:

— Почему мы остановились?

— Мне нужно кое-что сказать вам.

В голосе графа слышались странные нотки, которые заставили Прунеллу внимательно посмотреть на него.

Он переложил вожжи в правую руку и повернулся к ней лицом.

— Вы думаете, что мы с вами находимся на пути в Дувр, — сказал он спокойно, — но на самом деле мы в двух часах езды от дома.

На секунду Прунелле показалось, что все это ей послышалось.

— От дома? — пролепетала она.

— Я говорю о нашем с вами доме, я говорю об Уинслоу-холле.

— Но мне нужно в Дувр... к Нанетт! Как вы посмели... не выполнить своего обещания!

— Я ничего вам не обещал, — ответил граф. — Вы отдали мне приказ и решили, что я ему подчинился.

— Но я должна остановить Нанетт! — В голосе Прунеллы слышалось отчаяние.

— Если бы вы это сделали, я думаю, что это было бы большой ошибкой.

— Как вы можете говорить такие вещи? — возмутилась Прунелла.

— Я говорю это, потому что от всего сердца верю, что Нанетт и мой племянник

прекрасно подходят друг другу. Они будут вместе восстанавливать имение Паско так же, как сейчас борются за свое счастье. Их брак будет очень удачным, Прунелла, вы сами вскоре убедитесь в этом.

— Вы не знаете, что говорите!

— Знаю, — ответил граф. — Так же хорошо, как я знаю, что лучше для вас, дорогая, хотя вы можете не согласиться со мной.

Несмотря на испытываемые ею отчаяние и раздражение, глубокое чувство, прозвучавшее в словах графа, нашло отклик в ее сердце.

— И более того, — продолжал граф, — мы с вами на пути к Уинслоу-холлу, но я не могу ввести вас в свой дом без компаньонки, поэтому я решил, что сначала нам следует пожениться.

— Поже...ниться?

Прунелла с большим трудом выговорила это слово.

— В полумиле отсюда в церкви нас ждет священник. Не спешите возражать, Прунелла. Я люблю вас, и хотя вы можете это отрицать, я знаю, что вы любите меня. У меня есть разрешение на брак, и мы немедленно обвенчаемся.

На какое-то время Прунелла лишилась дара речи, но граф терпеливо ждал, и способность говорить вернулась к девушке снова:

— Конечно я... никогда... не выйду за вас! Как вам могло... прийти это в голову? Свободной рукой граф взял Прунеллу за подбородок и поднял голову так, чтобы видеть ее лицо.

— Дорогая, посмотри мне в глаза и скажи, ради всего святого, что ты не любишь меня и мой поцелуй ничего для тебя не значил, а только усилил твое презрение ко мне, которое ты так часто выражала раньше. Прунелла хотела сопротивляться ему, но отчего-то это сделалось совершенно невозможно. Его пальцы крепко держали подбородок девушки, и вопреки ее воле их глаза встретились. После этого она не могла ни отвести взгляд, ни сопротивляться дальше. Она чувствовала, что весь мир исчез, остались только эти глаза, и странное волнующее чувство заполнило все ее существо, как это было в тот вечер, когда он поцеловал ее впервые. Долгое время оба они не двигались. Затем граф тихо сказал:

— Ты моя, дорогая, как я и мечтал об этом. Он отпустил девушку и тронул лошадей. Растерянная, с таким ощущением, будто она оказалась в каком-то другом мире, Прунелла не шевелилась, и вскоре они подъехали к небольшой каменной церкви. У ее ворот стоял человек, в котором она узнала Джима. Граф остановил лошадей, и Джим подбежал принять их. Прунелла сидела неподвижно до тех пор, пока граф не подошел к экипажу с ее стороны и не предложил ей руку. Не думая о том, что она делает, девушка взяла графа за руку, как бы ища поддержки, и спросила шепотом:

— Вы действительно... собираетесь... это сделать?

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, — ответил он. Граф взял ее руку в свои, и она почувствовала, что у нее нет больше собственной воли. Прунелла неспособна была больше думать о том, что следует и чего не следует делать, она полностью подчинилась графу. И он повел ее по узкой дорожке и ввел в церковь. Храм был очень старый и тихий, и их шаги по вымощенному плитами полу гулко раздавались под куполом, пока они шли к алтарю, где их ждал священник, облаченный в торжественный наряд.

Прунелле казалось, что это не она, а кто-то другой отвечает на вопросы священника во время свадебной церемонии, кто-то другой стоит на коленях рядом с графом после того, как их благословили и объявили мужем и женой. Когда церемония была окончена, не говоря друг другу ни слова, они снова прошли по залитому солнцем церковному двору. Джим уже приготовил лошадей, и они отправились дальше. Прунелла смотрела вокруг и изумлялась, как она могла не узнавать родные места и думать, что едет в Дувр, а не домой. Домой! Теперь это слово звучало для нее по-другому, ведь отныне ее домом был не Мэнор, а Уинслоу-холл. Всю свою жизнь Прунелла подсознательно мечтала о том, что в один прекрасный день именно он станет ее домом, и о том, как она будет любить его и заботиться о нем и, хотя это казалось невозможным, восстановит его в прежней красе. И думая о доме графа, она в то же время ощущала его присутствие — присутствие мужчины, чье имя она носила отныне, который только что поклялся ей в вечной любви. Она знала, что он прав, говоря, что она любит его, хотя все это время боролась с собственными чувствами и обманывала себя. Непонятно, как он похитил ее сердце, оно уже давно принадлежало ему, хотя Прунелла скорее согласилась бы умереть, чем сознаться в этом. Это любовь заставила ее ненавидеть Лондон и скучать по дому, и любовь рисовала перед ней его улыбку и странный блеск в глазах, который появлялся, когда граф смотрел на нее. «Я люблю его, — говорила она себе, — но он... не должен был жениться на мне... так!» Но протестовал только ее разум, а сердце замирало и пело от счастья всякий раз, когда она бросала на графа беглый взгляд. И наконец, намного быстрее, чем она ожидала, появились знакомые окрестности Литл-Стодбери. Они миновали деревенский луг, дорогу, ведущую к Мэнору, въехали в открытые ворота каменной ограды Уинслоу-холла, и перед ними встал замок, окна которого сияли, отражая лучи заходящего солнца. Граф остановил фаэтон у широких каменных ступеней крыльца. Двое слуг стояли в дверях, будто ожидая их. Граф передал вожжи груму, обошел фаэтон и, помогая Прунелле выйти, неожиданно поднял ее на руки и внес по ступенькам в дом. Опустив ее в холле, он нежно сказал: