Мартышка для чемпиона - Алекс Коваль

— Я надеюсь, ты послал ее лесом? — шиплю кровожадно.

— Ну, — чешет подбородок Арс, посмеиваясь, — если честно, то я повел себя как мудак. Сначала подыграл и трахнул и только потом, на утро, послал. Разумеется, это меня не красит, но откровенно говоря мне было и есть по хер на моральную составляющую этого вопроса. Кстати, в ней не было ничего выдающегося.

— Ты точно мудак, — качаю головой, — я даже не удивлена. С другой стороны, каждый в этой истории получил, что хотел. Ты закрыл школьный гештальт с этой девчонкой, а она прикоснулась к святому члену мировой звезды хоккея. Вау. Готова поспорить, что эта история будет передаваться в их семье из поколения в поколение, пока не обрастет мифами и легендами.

Бессонов запрокидывает голову и смеется. Я улыбаюсь. Взглядом залипая на точеном профиле этого невыносимого, такого странного, необычного, интересного во всех смыслах хоккеюги. Вы этого не слышали! Я этого не говорила! Но, проклятье, есть в этом верзиле что-то такое, от чего дыхание заходится и сердце частит.

Что это? Магия какая-то? Сила притяжения? Мощь тестостерона? Или гормональный сбой в моем теле? Хрен-его-знает. Но факт остается фактом — на этого говнюка приятно смотреть.

Это я и делаю, пока Арсений не замечает. Рассматриваю каждую впадинку, ямочку и заломчик на его пухлых губах. Они немного обветренные. Издержки профессии, когда приходится иметь дело с влажностью и холодом.

Густые и непослушные светлые брови разглядываю. И колючую, отдающую при свете разными оттенками рыжего, аккуратную щетину. Явно работа рук профессионального барбера. Этот засранец следит за собой лучше, чем половина женщин нашей страны!

А еще глаза у него классные. Глубокие. Голубые с черной каемочкой вокруг яркой радужки…

И сейчас эти глаза прожигают меня насквозь, а Бессонов уже давно не смеется. Обернулся и смотрит на мои губы, которые под его взглядом пересыхают. Я облизываю их.

Успеваю сделать всего один короткий вдох… как в следующее же мгновение мое лицо попадает в плен широких горячих ладоней парня. А губы утопают в сладком поцелуе, встречаясь с его губами. Податливо раскрываясь навстречу его языку.

Шоры падают. Связь с мозгом теряется. На коже взрываются тысячи мурашек. Пульс грохочет. В ушах серый шум и наши вздохи. Капкан захлопнулся. Ася была права. Рядом с этим парнем держать крепче трусы — это не прикол, а необходимость!

Я совершенно упускаю тот момент, когда оказываюсь уложена на лопатки. То есть придавлена спиной к диванным подушкам. Губы Бессонова уже неторопливо зацеловывают мое лицо. Покрывают поцелуями щеки и шею. Ладони мнут попу и задирают кофту, пробираясь к голой груди. Его пальцы сжимаю сосок. Желание острой стрелой вонзается куда-то в низ живота. Я выгибаюсь дугой и постанываю, на самом краю сознания ловя печальную мысль: надо остановиться.

Сегодня никак…

С ним вообще никогда и никак быть не должно!

Но сегодня особенно…

И это, блин, печально!

— Арс, — упираюсь ладонями в мужскую грудь. — Арс, стой! Тормози.

— Что? На хрена? Ты же тоже этого хочешь!

— Физическое и психоэмоциональное состояние, помнишь? — скрипит мой голос, как ржавая телега. — Я не шутила, — поджимаю губы, многозначительно поигрывая бровями. — Не тот день. Вернее, неделя, — уже непрозрачно намекаю.

До Бессонова наконец-то доходит.

— А-а… о-о… блять! Понял, — смешно растерявшись, сползает с меня Бессонов, чинно одергивая и поправляя мою толстовку. — Прости. Слегка помял.

— Все нормально.

Нет. Ни хрена нормального!

Я снова чуть это не сделала!

Мы. Мы чуть не сделали!

С беззвучным стоном закрываю глаза. Растираю ладонями лицо.

Дерьмо!

Что со мной происходит? Неужели у меня совершенно отсутствует сила воли? А уж про иммунитет к поползновениям этого соблазнительного засранца я вообще молчу!

Почему мое тело раз за разом рядом с ним меня предает? Просто все функции отрубаются, оставляя «у руля» похотливую самочку, которой надо только спариваться и спариваться!

Не понимаю.

Не хочу даже понимать!

Бессонов мне не подходит. Я не могу закрутить с ним роман. Да ему и не нужен роман! Ему нужен регулярный секс, а мне…

А мне?

— Ладно, э-э, давай посмотрим, что там из новых фильмов вышло, — вырывает из мыслей голос парня.

— В смысле? — удивленно распахиваю глаза, усаживаясь на задницу. — Секса не будет!

— Да я понял.

— И? Ты что, не поедешь домой?

— С какой стати? — хватается за пульт зверюга. — Я приехал смотреть кино и резаться в настолки. Так что давай, поднимай свою жопку и тащи «Скрабвуд», «Монополию», «Уно» или что там у тебя еще есть. А я пока найду нам фильм.

— А ты не офонарел часом? — офигевши, спрашиваю я.

— О, узнаю свою Обезьянку, — ржет он.

Обезьянку?

Опять эта обезьянка?

Я его убью! Я покрошу его на сухари и скормлю уткам!

Хватаю маленькую подушку с декоративной наволочкой в виде морды жирафа и со всей силы начинаю колошматить по светловолосому улыбчивому наглецу.

— Эй, за что? — отбивается от ударов Бессонов.

— Я же тебе сказала, чтобы больше не смел называть меня Обезьянка!

— Остынь, Обезьянка.

— Это ты у меня сейчас остынешь, Бессонов!

Арс, хохоча, вскакивает с места. Я запрыгиваю на диван ногами. Эта верзила отскакивает, да неудачно. Запинается о кофейный столик, что вырастает на его пути. Выругивается. И пока его спортивные ноги пытаются обрулить препятствие, мои длинные и стройные замахиваются. Я со всей дури заряжаю размятой правой по упругой заднице негодяя. Получая в ответ удивленное «какого хрена» и грозное:

— Это война, Обезьянка!

Бессонов резко разворачивается, меняя траекторию движения.

Ай!

Я рву когти на другой конец дивана. Не успеваю. Взвизгиваю. Арс хватает меня за ноги и, как пещерный человек, несмотря на мои протесты и истошный лай Питти, перекидывает через плечо.

— Поставь меня на место, дубина хоккейная!

— Мы же уже выяснили, что в хоккее нет дубин, детка.

Пуховое потенциальное орудие убийства вылетает из моих рук. Я брыкаюсь и заряжаю пару раз кулаками по заднице Бессонова. На что в ответ получаю смачный шлепок ладонью по собственной ягодице. Шиплю, выпуская воздух сквозь сжатые зубы, болтаясь вниз головой, ничего не видя из-за слетевшей резинки и распустившихся волос, которые приходится сдувать с лица. Рычу:

— Куда ты, блин, меня несешь? — когда Бессонов перешагивает своими длинными ногами через столик, кажется, совершенно не чувствуя мои пятьдесят пять килограммов на своем плече.

— Остывать. Нам обоим не помешает.

— Ч-чего-о-о? Нет. Ты не сделаешь этого. Б-Бессонов! — вскрикиваю, когда парень дергает, отодвигая зеленую шторку с папоротником, и прямо в одежде перешагивает бортик, оказавшись в ванной. — Стой. Стой. Ты рехнулся! Арсений, мать твою, Б…

Поздно. Мерзавец выкручивает вентиль,