Сосед будет сверху - Ксюша Левина

Дантес все еще улыбается, но между нами уже совсем другое напряжение. Что ж, продолжения не будет, как я и хотела.

— Верно, — сухо киваю я.

— А как человека ты меня и не рассматривала, правильно?

— Я… я тебя не знаю, — еще пытаюсь защищаться.

— Само собой, — Дантес поджимает губы, а затем выдает как на духу: — Ты ревнивая мелкая сучка. Капризная. Которая никак не может определиться, чего хочет, потому что смелости не хватает признаться даже самой себе. Знаешь, почему «Иришки», как ты их называешь, счастливы? Не потому что они были у меня в постели, а ты в лифте. А потому что они знают, чего хотят, и говорят это, глядя мне в глаза. И от этого они не шлюхи, это не стыдно, ясно тебе? Это поведение взрослых людей. Хочешь, чтобы я тебя трахнул? Так скажи уже. А то мутишь воду: «ты мой начальник», «я не знаю, кем ты работаешь», «принеси справку, куда ты палку свою совал», «сколько у тебя детей?». Это, блять, все жалкие оправдания.

— Ты себя слышишь? — я в ужасе распахиваю глаза, потому что правда больно колет. — Ты же просто пользуешься мно…

— Да, я пользуюсь тобой для секса, а ты, — он понижает голос, и я понимаю, что его руки уже давно держат мою голову, а пальцы гладят скулы и линию челюсти, — пользуйся мной. Пожалуйста. Я не против. Это нормально, все взрослые люди, — его губы даже касаются моих, пока он это говорит, — пользуются друг другом.

Это звучит так тихо и щемяще нежным тоном, что почти уравновешивает всю его мерзкую болтовню. Он меня почти убеждает. Почти… Потому что, если быть уж до конца честной, я не хочу жить в этом его «взрослом» мире и просто пользоваться людьми, как вещами напрокат.

— Дантес, — хнычу я в ответ, слабо сопротивляясь.

— Что, страшно? — улыбается он.

— Очень.

— И чего ты боишься?

— Что тебя не станет.

— Ну и что?

И вот сердце трескается прямо сейчас, прямо в эту секунду. Потому что Дантесу все равно. У него «ну и что?».

Я смотрю ему в глаза и не вижу там насмешки или попытки поиздеваться надо мной. Он правда искренне не понимает, что тут такого. У него его тупорылое партнерство: мол, вы вместе, пока этого хотите, а потом «адьос» и никакой драмы. Все просто.

В его мире все так охренительно просто.

— Я так не могу. — Шепчу ему в губы и, пока не поздно, вскакиваю на ноги. — Я не могу так, прости. Это не для меня. Считай меня старомодной, но вся эта хрень просто… не для меня.

Мой голос срывается на последнем слове. Я ухожу из собственной ванной, оставив несчастного Дантеса одного на мокром полу.

Надеюсь, выход он найдет сам, без моей помощи, потому запираюсь в спальне и скатываюсь на пол, обнимая коленки. Даже не плачу — не могу. В груди больно режет от осознания, что с ним-то все нормально. Он мудак, ясен пень, а вот я наивная романтичная ду-ра.

И у нас все равно может быть охуенный секс. И охуенные поцелуи. И куча такого, чего я ни с кем никогда не пробовала.

И это так круто, но такая утопия.

Потому что… Да потому что я, как Дантес и просил, сказала правду.

Я. Так. Просто. Не. Смогу.

Глава 14

Глава 14

Думаете, я не сплю и страдаю всю ночь? Ага, как же. От горького горя — и не менее горькой баночки «Гиннесса» — я забываюсь мертвым сном, едва падаю на кровать. Из головы вылетает выдать Офелии пару куриных сердечек в качестве поощрения за то, что она была хорошей девочкой, но та будто бы даже все понимает и не трогает меня.

Правда, ночь выдается беспокойная. Все время мне мерещатся монстры, хитросделанные монстры, которые ловят меня по темным углам и вскрывают грудную клетку, чтобы сожрать сердце. Монстры с лицом Дантеса — таким бледным, чуть перекошенным, но все равно идеально прекрасным.

Утром мы с Офелией в темпе вальса выгуливаем друг друга, потому что идет дождь. Я пытаюсь смириться с мыслью, что безответно влюбилась в придурка, которому не нужна, а псинка — с моим хмурым лицом. Позже я сижу на подоконнике и бесполезно пялюсь в окно. Яичница давно остыла, но мне кусок в горло не лезет.

Дождевые капли с мерным стуком врезаются в стекло, небо заволокло пепельно-серыми тучами. Меня бы сфоткать со стороны и запилить в любой паблик с цитатами. Только для этого еще бы сигарету в зубы добавить да чашку кофе в ладошки, чтобы лучше думалось о нем, но ни то, ни другое я особо не люблю.

Мои мысли перебивает телефонный звонок. Я без энтузиазма тянусь проверить, кто там, но, увидев смешное лицо деда на экране, невольно улыбаюсь и отвечаю.

— Да, дедуль, — мой голос звучит на пару октав веселее, но Поэта не проведешь.

— А чего такая кислая? Лимона объелась? — в своем репертуаре здоровается он.

Я слышу на фоне громкие голоса и не без радости узнаю в них Бенза и Самбу. Там еще любимый Кокосик что-то поддакивает им. Неужто сходка намечается?

— Главное, что не белены, — шутка, которой уже третий век пошел, всегда актуальна, потому что она «наша». От этого на душе сразу становится тепло, будто я ненадолго оказалась дома.

— Эй, Санечек!

— Са-а-аня!

Наперебой галдят байкеры в динамик. Я даже убираю телефон подальше, но зато громко смеюсь. И Офелия ухом забавно ведет, подбегает тут же, лапкой гладит меня.

— Всем алоха! — кричу я в трубку, потому что дед вряд ли догадается поставить на громкую.

— Так, короче, сиськи в лифчик и давай дуй к нам! — голосит Кокос. Он этих старперов помоложе на десяток лет будет, вот и общается со мной, словно ровесник. Молодится, как вечно подкалывают его друзья.

— Вот балда! Ты с моей внучкой разговариваешь!

Я слышу звуки потасовки, а затем дикий ржач: так умеет смеяться только Бенз — будто чайки