Лавка запретных книг - Марк Леви

– Вам уже доводилось прыгать в реку, чтобы кого-то спасти?

– Никого я не спасал, никого не убивал, самый что ни на есть заурядный человек.

– Я думаю о вас иначе, Митч, не вижу в вас ни капли заурядности.

– Это комплимент?

– Даже ваши вопросы полны незаурядного идиотизма.

– В общем, этим утром я чуть было не перешел от планов к действиям.

– Чуть? Вы отказались от планов мести?

– Можно подумать, что это вас огорчает.

Анна отошла от скамейки и немного прошлась, погруженная в свои мысли; потом просияла и вернулась к нему.

– Вы не больной, но заразный. Короче говоря, я согласна.

– С чем согласны?

– Сегодня утром вы предложили мне помощь, я согласна ее принять, но с условием, что вы согласитесь принять мою.

– В чем вы собрались мне помочь?

– В ликвидации вашего прокурора. Давайте договоримся, что речь идет о взаимопомощи, больше ни о чем.

– Больше ни о чем, – заверил ее Митч.

Она чмокнула его в щеку, как доброго друга. Они собрали остатки трапезы и приборы, сложили все в сумку Анны и разошлись в разные стороны. Каждый надеялся, что другой не станет обдумывать прозвучавшее только что обещание.

18

Мадам Берголь

Через два дня Митч побывал у Анны. Он застал ее в кухне, в ужасном настроении, в разгар спора с плиточником: ясно ведь, что если бы тот поработал на совесть, то последний ряд плитки не уходил бы так косо за раковины! Зачем изобретены прямые линии, если не для этого? Плиточнику хватило наглости возразить, что линия горизонта – и та кривая, все к этому привыкли. Анна не выносила, когда ее принимали за дуру, и не считала достаточным основанием для такого пренебрежения свою принадлежность к женскому полу. Плиточник получил от нее совет засунуть линию горизонта себе в ж… После этого в кухне стало тихо.

Анна, не успев поприветствовать Митча, сразу призвала его в свидетели.

– Это горизонтально или нет? – спросил она.

– С некоторым уклоном, – ответил он с минимальной заинтересованностью.

– Вот вам, это наклеено криво! – взвилась она, брызгая в плиточника слюной. – Месье – архитектор, уж он-то свое дело знает.

Плиточник забрал свою котомку и покинул ресторан, так хватив дверью, что задребезжала посуда в шкафу.

– Хватит с меня художников! – крикнула Анна ему вслед.

Она тяжело дышала, негодующе сжимая челюсти. Ей это не шло, в отличие от появившихся на щеках ямочек.

– Маляры обещали два слоя, а положили, как я погляжу, всего один. Полюбуйтесь! Два или один?

– Я должен применить свои познания архитектора?

– Здесь нет ничего смешного! Мне совсем не до смеха.

Каждое мгновение в обществе Анны было для Митча восхитительным и одновременно ужасным. Восхитительным, потому что она была самой поразительной женщиной в его жизни, ужасным, потому что ему казалось, что он не дотягивает до того стандарта, какого она вправе ждать от мужчины.

Он сознательно соблюдал с ней дистанцию. В тот вечер, на скамейке, его так взволновал аромат ее духов, что волнение не проходило потом всю ночь. Оно было таким сильным, что у него даже пропало – правда, не полностью – желание расправиться с Салинасом; хуже того, вместо тяги поквитаться с прокурором он был полон желания уткнуться носом в затылок Анны, так головокружительно пахнувший мылом, штукатуркой и шоколадом.

Анна поскребла ногтем стену и отколупала краску.

– Я же говорила: один слой.

– Надо просто попросить положить второй слой, это не конец света.

Она была разочарована, хотя не подавала виду. Она думала, что Митч сильнее проникнется ее проблемой и вызовется нанести этот чертов второй слой краски с ней на пару. Разве он не обещал ей помогать? Еще как обещал! Она была раздосадована, хотя прекрасно знала, что настоящая проблема в другом. Еще раньше, когда он сварил трубы в ее кухне, а потом на скамейке у реки, когда они сидели рядом, она разрывалась между жаждой поцелуя и желанием сбежать, чтобы он ее не поцеловал; для этого она и на утес полезла, выдумав, что хочет полюбоваться последними отблесками солнца на воде, хотя ей было совершенно не до отблесков.

– У меня много дел, – сухо бросила она. – Уверена, у вас тоже. Я приду к вам магазин, только сначала распну маляров. Кстати, не вздумайте укокошить без меня вашего прокурора, я могу рассчитывать на вашу верность договору?

Митч малодушно ответил, что такое вовсе не входит в его планы.

– Вот и хорошо, по этому поводу у нас тоже не должно быть расхождений.

Он ломал голову, отчего ее так бесит косой ряд плитки и недостающий слой краски, когда можно было бы посидеть на террасе кафе, насладиться теплым вечером, замечательно провести вместе конец дня.

Она чмокнула его в щеку, чтобы поскорее выпроводить, это его огорчило, но одновременно позволило на миг охмелеть от запаха мыла, известки и шоколада с легкой нотой акрила, ничего, впрочем, не портившей.

– У меня к вам предложение, – заявил он уже от двери.

Она понадеялась, что он скинет пиджак и возьмется за кисть.

– Не говорить в нашу следующую встречу ни о моем магазине, ни о вашем ремонте, ни о чем-либо еще, напрямую нас беспокоящем.

Анна посчитала его предложение абсурдным, но была слишком озабочена, чтобы поставить ему это на вид.

– Отлично, будем разговаривать, о чем захотите вы.

– Нет, здесь тоже нужно взаимное согласие. Как вам кино, политика, религия?

– Политика с религией годятся, но кино-то здесь причем?

– Ни при чем, – согласился Митч.

С тем и ушел.

____________________

Под конец рабочего дня к нему пожаловала мадам Берголь. На ней было воздушное платье персикового цвета, которое хорошо смотрелось бы в витрине магазина, но гораздо хуже – на ней. Она застала Митча погруженным в свои мысли и трижды кашлянула, чтобы обратить на себя внимание.

– Чем я могу вам помочь? – спросил он, закрывая записную книжку.

– У вас есть зрелые помидоры?

– Не знал, что у вас такое развитое чувство юмора, – бесстрастно отозвался Митч.

– Я не собиралась шутить. Вы бы повесили в витрине расписание работы магазина, а то ничего не поймешь. Когда бы я ни притащилась к вам за новой книгой, вы всегда закрыты. Если вы пристрастились к огородничеству, то будьте начеку, есть опасность погрязнуть в этом занятии с головой. Мой муж уделял своим овощам больше внимания, чем жене.

– Грустно это слышать.

– Это уже неважно, он умер, при сборе брокколи его хватил