Держаться за звезды - Анна Есина

пахнущему спиртом и хлоркой коридору. Находит нужную дверь, берётся за холодную ручку, с трудом тянет на себя тяжелую створку из цельного массива дуба. Здание больницы старое, постройки тридцатых годов, и всё здесь пропитано духом времени, поэтому совсем неудивительно, что дверные петли не скрипят, а протяжно стонут, словно жалуясь на жизнь. Внутри полутемень. По правую и левую стороны от неё больничные койки: железные, низкие, узкие, выкрашенные белой эмалью, кровати-близнецы общим числом шесть штук. Две из них, те, что ближе к входу, сердито взирают на мир обнажённым в отсутствие матраса каркасом и выглядят совсем недружелюбно. Рядом с ними ютятся покосившиеся тумбочки, по центру же имеется свободный проход шириной в добрых три метра. Яна задаётся немым вопросом, зачем так много, и проходит. Коротко стриженую голову Лёни она замечает сразу, взор выхватывает полусидящую мужскую фигуру на кровати у окна, и хоть лица не видно (оно прячется за лентами белых бинтов) она знает, что права, и направляется прямо к нему. В голове зреет какая-то обыденная фраза, которую она непременно должна произнести, нечто вроде сухого приветствия и вопроса о самочувствии. Это мешает идти. Ноги путаются, начинает казаться, что она вот-вот запнётся. Колени мелко дрожат. Кончики пальцев пощипывает - знакомое ощущение. Она будто изрезала себе ладони, а после опустила их в солёную воду. Теперь кожа нестерпимо зудит и вместе с тем горит. Это больно, да, но не идёт ни в какое сравнение с тем, что происходит внутри. Душа бьётся в агонии, попав в поле зрения тёмных глаз, сидящих в прорези бинтовой повязки. Секунду или две тот, кто клялся её оберегать и защищать в горе и радости, кто без колебания ответил "да" на вопрос "согласны ли вы, Шигильдеев Леонид Иванович, взять в жёны Гулиеву Янину Рашидовну?", с вежливой заинтересованностью смотрел на неё, явно не узнавая (ещё бы! она набрала пару килограммов, прекрасно отоспалась за те дни, что провела у Славы, влюбилась до беспамятства - в этом она решила признаться себе этим утром, когда вдохновенно готовила завтрак - и прочувствовала, что значит быть окружённой заботой и вниманием; всё это не могло не сказаться на внешности, она помолодела на десяток лет и вновь нашла ту восемнадцатилетнюю дурашку и болтливую хохотушку, какой когда-то была). Затем что-то в его позе переменилось, появилась некая настороженность, быть может, даже страх. Она сумела бы распознать его терпкий и сладковатый запах, так похожий на аромат плодово-ягодного вина, если бы принюхалась, но не стала этого делать. Её целью был разговор, она пришла сюда просто поговорить, спокойно, уравновешенно, без обвинений и предъявления списка претензий с сотнею пунктов. И потому осторожно села в изножье кровати, прежде откинув уголок одеяла.

  И что она ему скажет? Попросит (не будет ли это очередным проявлением её мягкотелости и уступчивости, поймёт ли он, что находится на грани, и сможет ли выслушать до конца?) вернуть всё: прошлую жизнь, документы, сына, и оставить её в покое. Или же потребует вышеперечисленное?

  Продолжая терзаться вопросами, Яна тенью скользнула в комнату, взяла листок бумаги и ручку, убедилась в том, что Слава по-прежнему крепко спит и не собирается помешать её планам, и вернулась за кухонный стол. Прощальную записку она начала со слов: "Дорогой Слава!" и на долгих две минуты погрузилась в тягостные раздумья. Безусловно, прежде всего, ей нужно поблагодарить его за тепло и заботу, за доброту, щедрость, умение выслушать и стремление помочь. Однако это её жизнь, частью которой он не является (да что же ты обманываешь себя!), и ей предстоит наладить всё, что было разрушено - огромная работа. Ей следует заново научиться самостоятельности (написав это слово, она передумала, дважды зачеркнула неудачный вариант и рядом вывела: "независимости"; именно так, в последнее время она стала слишком зависимой).

  Окончание послания вышло грустным. Глотая горькие слёзы, непроизвольно текущие по щекам, Яна приписала:

  "Надеюсь, мы ещё когда-нибудь увидимся. Не буду лгать, мне с трудом далось это решение, но я уверена, что так будет лучше для нас обоих. Прости, что не сдержала обещание не исчезать бесследно. Яна".

  Добавить через запятую фразу "любящая тебя", рука не поднялась. Ей казалось, что она достаточно поигралась чувствами молодого человека, и оставлять ему напоследок эту чайную ложку дёгтя в виде признания в любви было бы верхом жестокости. Потому она просто поставила точку, сложила лист вдвое и подсунула под тарелку с опавшим омлетом.

  В коридоре она взяла свои вещи (нет, вещи были его, и об этом ей забывать не следует): верхнюю одежду, обувь, тихонько повернула язычок замка на входной двери и с тяжёлым сердцем вышла в парадное, где быстро оделась и спустилась вниз.

  У подъезда стояла машина с зажжёнными фарами: чёрная иномарка с тонированными задними стёклами, сияющая лаковыми боками. Явно очень дорогая. Яна попыталась обойти её сзади, когда автомобиль вдруг сдал немного назад, преграждая путь. Опустилось стекло с водительской стороны, и легко узнаваемый скрипучий голос окликнул девушку по имени.

  - Саша? - она внимательнее всмотрелась в бледное мужское лицо с острыми чертами.

  - Собственной персоной, - он расплылся в волчьем оскале и кивком головы указал на соседнее сиденье. - Решил побыть сегодня твоим таксистом, не против?

  Она собиралась возразить, действительно собиралась и даже открыла рот для произнесения категорического отказа, ведь пообещала же себе быть самостоятельной (точнее независимой, как написала Славе), но язык отчего-то сболтнул иное:

  - Конечно, очень мило с твоей стороны.

  - Не слишком уж обольщайся, - весело отозвался Саша, с интересом поглядывая на неё, удобно устроившуюся в салоне, отделанном дорогой кожей и деверевом. Пахло внутри здорово - успехом и богатством, это она поняла сразу, а вот объяснить не смогла бы. - На самом деле, водитель из меня дрянной. Люблю скорость, знаешь ли. Итак, беглая пташка, куда путь держим?

  - В центральную больницу, - с неким отвращением в голосе проинформировала она, вслушиваясь в монотонное рычание двигателя и стараясь не смотреть на приборную панель, усеянную россыпью ярко светящихся кнопок. - Тут недалеко, сейчас через двор, потом налево и прямо на перекрёстке...

  - Милая леди, я знаю дорогу. Вырос в Энске, если помнишь, - перебил он, с визгом шин срываясь с места и бесстрашно мчась по заметённому снегом двору. Видимо, о скоростной езде он упомянул не для красного словца. - Не хочешь обсудить кое-что?

  Яна бездарно скопировала излюбленный Славин трюк: вопросительно изогнутую бровь. Получилось не так уж изящно, будто у неё нервный тик