Бывший муж. Босс. Миллиардер - Эмилия Марр

не сдержалась маринованные огурчики и помидорчики съела. Может, из-за моего молока?» На следующий день повторяется то же самое. А я уже слежу за каждой крошкой, что кладу в рот. Но Назар снова синеет. Тогда мы понимаем, что дело не в молоке и решаем ехать к врачу.

Стоим в очереди в поликлинике. Наконец нас зовут в кабинет врача. Педиатр — молоденькая девчонка с аккуратным хвостиком и накрашенными ресницами. Она осматривает Назара, делает какие-то замеры, рост, вес, расспрашивает у меня каким он был при рождении. А потом выслушав мои жалобы, смотрит на Назара поверх очков и беспомощно разводит руками:

— У него всё нормально… Сейчас я не вижу симптомов. Но на всякий случай дам направление к кардиологу.

Я злюсь. Она говорит спокойно, будто это не мой ребёнок, а чужая бумажка в её папке.

Мы уходим с направлением домой. Ждать еще неделю этого приема.

Мама уговаривает сходить к местной целительнице. «А вдруг поможет? Раньше к ней весь город бегал!»

Мы идём. Вновь очередь. Верующих в ее силу тоже немалое количество. Наконец наступает наше время. Женщина средних лет в чёрной косынке осматривает Назара, читает молитвы, обрызгивает его какой-то водой. Потом вдруг поднимает на меня мутные глаза:

— На тебе порча. Сильная. Которая приводит к смерти. Мальчик взял её на себя.

Я хватаюсь за руку мамы после услышанных слов. Я верю ей. Моя свекровь любила ходить к гадалкам, уверена это она сделала.

— Но я вылечу его… — продолжает говорить целительница. — Только ты должна все делать ровно так, как я скажу!

Я хватаюсь за каждое слово, как за спасательный круг. Киваю положительно в ответ на ее слова. И когда мы уже собираемся уходить, она задерживает взгляд на моих туфлях — единственных красивых туфлях, которые у меня остались.

— У тебя красивая обувь… — шепчет она, не отрывая глаз.

Я понимаю ее намек, и снимаю их тут же.

— Забирайте! Только помогите ему! Я всё отдам, только пусть он живёт!

Она довольно кивает, берёт туфли, будто это оплата.

— Приходи через неделю. Отпаивай его заговоренной водой. И молитву не забывай.

Когда я босоногая садилась в такси, лицо водителя было удивленным, такого он еще не видел, я понимаю. Но мне все равно. Главное, чтобы сын поправился.

Я чувствую странное облегчение. Верю, что Назар поправится. Столько народу она помогла, раз продолжают ходить, и мне поможет, она обещала.

Ночью приступ снова повторяется, Назар снова начинает задыхаться. Днем опять, ещё и ещё. Я уже не могу сдерживать слёзы. Смотрю на его посиневшие губки и шепчу:

— Господи, лучше пусть я сто раз заболею, только не он…

Наконец, через три дня подходит очередь нашего визита к кардиологу.

Седой мужчина с крупными руками берёт моего кроху, кладёт на пеленальный стол. Раздевает. Назар плачет, выгибается, а я едва удерживаю себя, чтобы не сорваться и не забрать его обратно.

Врач внимательно осматривает, слушает сердце, лёгкие. Его лицо мрачнеет.

— Я не уверен до конца, но предварительно могу сказать — у вашего сына врождённый порок сердца, — произносит он тихо. — чтобы поставить точный диагноз, я отправлю вас на обследование.

У меня земля уходит из-под ног. Я оседаю на стул, хватаясь за край, чтобы не упасть. Мама прижимает руку к губам, бледная, как стена.

Мы идём на УЗИ. Подтверждение. Порок сердца.

Врач говорит, что Назару нужна операция, только она его спасет.

Я проклинаю себя, что столько дней кормила его водой от целительницы. Что верила чужим словам, вместо того чтобы сразу бежать к врачу и выбивать ее. Чувствую себя ничтожной, слабой, виноватой. Но у меня нет времени на жалость к себе

— Назар может умереть.

Я решаюсь позвонить Эрику. В этой ситуации я уже не могу молчать. Но его телефон не работает. Мой звонок вновь не проходит. Номер не существует.

Тогда я решаюсь позвонить бывшей свекрови. Номеров девочек у меня нет. Единственная с кем я могу еще связаться — это она, мой злейший враг, но мать моего мужа — единственная связь, которая у меня с ним осталась. И неожиданно звонок к ней проходит.

Она берёт трубку.

— Здравствуйте. Это Агата. — голос дрожит. — Мне нужно поговорить с Эриком. Я не могу до него дозвониться, он, наверное, сменил номер. дайте его новый номер.

Ответ режет уши, как нож.

— Опять ты! Почему ты не подохла там, где я тебя бросила? Эрик ей нужен, водители. Забудь его. Поняла! Эрик влюблен в свою девушку и собирается на ней жениться. А ты устраивай свою жизнь там сама — её голос звенит ядом.

Я зажмуриваюсь, сжимаю зубы, но не сдаюсь.

— У нас общий ребёнок. Ваш внук. Он болен. Ему нужна операция, нужны деньги. Это же ваш внук! — я почти умоляю.

— Разбирайся сама! — рявкает она и бросает трубку.

Я остаюсь с телефоном в руке, дрожу всем телом. Она даже не захотела выслушать… Она бросила нас, как мусор.

Я ломаюсь. Рыдания душат меня, руки опускаются. У нас нет денег даже на дорогу в Москву. Тётя, мамина сестра, отдаёт последние сбережения, но этого мало.

Мы решаем: поедем хотя бы в областную больницу. Там тоже есть врачи… Может, хоть там Назару помогут.

Глава 30

Назара снова обследуют: врачи не доверяют заключениям нашей провинциальной больницы. Доктор вызывает нас с мамой в кабинет. Его лицо мрачное, серьёзное, ни намёка на надежду.

— Ситуация сложная, — говорит он, тяжело вздыхая. — Операция нужна немедленно. И, возможно, не одна.

У меня перехватывает дыхание, пальцы холодеют. Я смотрю на маму — её лицо белое, будто из воска, глаза в панике. Мы обе киваем, даже не пытаясь спорить. Мы ничего не понимаем, ничего не знаем. Мы соглашаемся на всё, цепляясь за надежду, что врачи сделают чудо.

Операцию проводят быстро, слишком быстро. Но уже по поведению врача я чувствую: что-то пошло не так. Его глаза скользят мимо меня, он избегает прямых ответов. Меня не пускают в палату. Позволяют смотреть на сына только через маленькое окно. Назар лежит вдалеке, такой крошечный, беззащитный, весь в трубках и проводах. Ручки и ножки привязаны к кроватке, чтобы он случайно не выдернул оборудование.

Я умоляю медсестру:

— Зачем? Это же ребёнок, мой малыш, он боится… ему больно!

Она отвечает сухо, даже не глядя на меня: