Фани Дюрбах и Тайный советник - Алла Ромашова

— Это все вам Софья сама рассказала? Как вам удалось ее разговорить? Со мной она была очень строга.

— У мадемуазель Софи нет подруг. Мы с ней прекрасно ладим. Но это еще не все. Господин Прокопьев заходил к ней во второй раз. Пытался выяснять отношения — почему это Софья гуляет наедине с поручиком по саду? Старик швейцар ему наболтал. Софья выставила Прокопьева за дверь и велела больше не приходить. Получается, что господин Прокопьев был в доме во время убийства, но был занят беседой с Софьей? Ведь так?

— Дорогая Фани, вы мне очень помогли. А что Алексей? Вернулся? — ответил на вопрос вопросом советник.

— Да, он увлечен гравировкой ружей и посещает оружейную школу. Его отец не возражает. Я рассказала бедному мальчику про убийство тетушки, к которой он был привязан. Он очень расстроен. Я, по вашей просьбе, попросила его вспомнить, не замечал ли он чего-нибудь странного в последнее время. И знаете, что Алексей мне рассказал? — Фани приняла победоносный вид. Лагунов выжидал, покусывая губы, готовый расплыться в веселой улыбке, которая могла бы обидеть гувернантку-детектива. Но удержался.

— И что же? Я умираю от любопытства!

Фани взяла торжествующую паузу и вполголоса, заговорщицким тоном произнесла:

— Прокопьев был выслан из столицы по причине того, что входил в кружок Белинского. Он и сейчас поддерживает герценовские воззрения, мечтает о всеобщем счастье и ездит на какие-то собрания.

— А вот это интересно, — заулыбался советник «тайне», которую сообщила Фани. — Где же эти собрания проходят?

— В Общественном собрании в основном, там легче всего затеряться. А иногда — на частных квартирах. Алексей сказал, что на сегодняшний вечер была назначена такая встреча.

— Интересный этот человек — Прокопьев. С удовольствием с ним побеседую, когда встречусь лично.

— Вот вы, Сильвестр Васильевич, всегда смеетесь над моей интуицией, а ведь я часто оказываюсь права. Вот и сейчас… Не вяжется у меня совершенно образ Арсентия Петровича с убийцей безобидной старушки! Он — восторженный молодой человек, мечтатель. Имеет революционные воззрения? Возможно. Но все честно и в рамках закона.

— Не переживайте, дорогая Фани, если господин Прокопьев ни при чем — то и бояться ему нечего, обещаю вам, но… — Лагунов замялся. — У меня к вам есть личный вопрос. Позволите?

— Надеюсь, он не поставит меня в неловкое положение.

Фани кокетливо поправила завиток у виска.

— Когда сегодня днем полицейские осматривали вашу комнату, я обратил внимание на конверт, который торчал из одной книги на вашем столе. Почерк показался мне знакомым. Но я не могу вспомнить — чей он?

— В чем ваш вопрос, господин статский советник?

Лагунов заметил, что Фани сменила тон и от ее слов повеяло холодом, но все же повторил свой вопрос.

— Кто писал вам?

Фани ответила, нарочито чеканя слоги:

— А вот это не ваше дело, господин Лагунов. Могу лишь сказать, что к вашему расследованию моя личная переписка не имеет никакого отношения! Уже поздно, пора прекращать нашу беседу.

Женщина присела в реверансе, шагнула назад в комнату и захлопнула дверь с излишним шумом.

Лагунов хлопнул себя по лбу.

— Ну конечно! — выразительно произнес он, и то ли поскребся, то ли постучал в дверь. Подождал, но движения за дверью так и не услышал. Тогда он громко произнес, обращаясь к двери:

— Спокойной ночи, мадемуазель Дюрбах!

Ему не ответили.

Советник продолжил свой путь по коридору. В кабинете генерала в углу за столом сидел поручик и что-то писал аккуратным бисерным почерком.

— Готовятся к встрече, — сказал поручик, когда они с Лагуновым обменялись приветствиями и советник поинтересовался, где хозяин кабинета. — Сегодня сообщили, что на днях прибывает герцог Максимилиан Лехтейнберский, зять императора Николая I, пасынок самого Бонапарта[15]. Событие невиданное для города. Я вернулся только для того, чтобы принести вам личные дела иностранцев и служащих секретного отдела. Они в вашей комнате. Сейчас вот допишу протокол мероприятий, посвященных приезду герцога, и обратно на завод — согласовать с генералом и начать подготовку к приезду. Непростые дни нас ожидают. А тут еще это… убийство. Как некстати!

— Господин Болховский, позвольте поинтересоваться, в разговоре с мадемуазель Софьей Ивановной вы сказали, что господин Прокопьев в скором времени разбогатеет. Почему вы так решили?

— Так он сам мне об этом говорил, — пожал плечами Болховский. — У него есть богатый дядюшка. Он частенько рассказывает о нем.

— А что, дядюшка при смерти?

— Вроде нет, но… в весьма преклонном возрасте.

— Так-так. А вы знаете, где сейчас может быть господин Прокопьев?

— Как где? На службе.

— Его не было сегодня на заводе. И домой он до сих пор не вернулся.

— Странно. Но я едва ли смогу вам помочь. Мы с ним не слишком дружим.

— Да, я слышал, что вы не ладили.

— Больше да, чем нет. Не подумайте, что мы с ним чего-то или кого-то делили. Просто не сходились во мнениях в некоторых политических вопросах.

— Это из-за его увлечения идеями господина Герцена или из-за мадемуазель Софьи?

— Уже доложили… — поморщился Болховский. — С мадемуазель Софьей у нас приятельские отношения, не больше. Что касается Прокопьева — он слишком переживает за все человечество, и это мешает его карьере.

— А что еще вы можете сказать про господина Прокопьева?

— Он из обедневшего дворянского рода. Едва сводит концы с концами. Оклады на государственном заводе не высокие, не то, что на фабрике выкреста купца Петрова, куда, как он сам рассказывал, его не раз приглашали. Возможно, что Прокопьев решил принять их предложение и забрал документы по своему изобретению, чтобы передать новому хозяину? Но это только мое предположение, наверняка я не знаю. Если бы не важность момента, я бы не стал об этом рассказывать — в конце концов, каждый сам решает, на кого работать.

— Вот как! Этих деталей я не знал. Надо бы переговорить с этим Петровым. Спасибо вам, господин поручик, за документы и дельные наблюдения. Пожалуй, пойду, еще поработаю с бумагами. Коли чего интересного вспомните — заглядывайте.

Лагунов направился из кабинета. Но в последний миг приостановился и как бы невзначай спросил:

— Господин поручик, вы не будете против, если я сниму ваши отпечатки пальцев?

Лицо Болховского побледнело, однако вслух он бесстрастным голосом поинтересовался:

— Я слышал про эту методу. Но означает ли это, что вы меня подозреваете?

— Отнюдь нет, господин поручик! Я прошу вас помочь мне исключить ваши отпечатки из тех, что могут встретиться в этом деле, чтобы быстрее выйти на убийцу. Вы же заинтересованы в том, чтобы убийца