Тайный ребёнок от Босса - Ани Марика

Новая странность: суд отклонил эти показания, решив, что они неблагонадёжные. Таковыми выставил их Бессонов-старший. Заявив, что ночью в метель невозможно разглядеть, кто сидит за рулём движущейся на высокой скорости машины. А те, кто видел их в баре, были пьяны. Зачем он это сделал? Специально подставлял собственного сына? Или за рулём действительно был Рома и хотел отмазаться с помощью девушки?

У меня от появившихся новых вопросов и подозрений голова кругом и давление поднимается. Читать все сто с лишним листов протокола просто нервов не хватит. Решаю пробежаться по другим документам и, отложив объёмную стопку, тянусь к папке.

В остальном ничего нового я не узнаю. Результаты анализов показывают, что в крови Калинина высокий уровень алкоголя. Собственно, у Бессонова тоже в крови обнаружили алкоголь, но намного меньше и допустимый для вождения. Снова смотрю фотографии, теперь из зала суда. И на одной из них вижу девочку-подростка. Кадр чёрно-белый, здесь ей лет пятнадцать. Но я узнаю её. Узнаю и теряю дар речи.

Пазлы в черепной коробке складываться в единый коллаж не хотят. Незнакомая девушка, что во второй раз уже всплывает, никак не даёт покоя. Была ли она за рулём или нет? А теперь и вполне узнаваемое лицо коллеги на фотографии из зала суда. Даже не знаю, что теперь делать.

Одно понятно точно. Саркисов угрожает обнародовать именно эти нестыковки и, возможно, какие-то ещё сведения. И его нужно остановить. Только как это сделать? Показать Рахлину — значит рассказать секрет Ромы. Показать Роме — значит рассказать, что всё это время копалась в том, в чём нельзя копаться по соглашению о неразглашении.

Достав телефон, фотографирую этот снимок и, убрав папку обратно на стеллаж, спешно выхожу из архива.

— Всё? — спрашивает Юра.

— Да, спасибо большое. Натан Артурович передавал привет, — протягиваю пропуск мужчины вместе с конвертом.

— И ему большой, — хмыкает мужчина и провожает на выход.

До офиса добираюсь очень быстро и не успеваю принять правильное решение. Меж тем давление сильнее поднимается и тошнота бьёт в нос. Перед глазами чёрные мушки кружатся и низ живота спазмами тянет.

— Ну что? — встречает меня шеф прямо у лифтов.

— Попозже поговорим, — прикрыв ладонью рот, сбегаю в уборную.

Пока я восстанавливаю нервы и собираюсь с духом, Рахлина отвлекает Лана. Он сбегает от неё на кухню. Звоню в приёмную Бессонова. Большого Босса на месте тоже нет.

Вместо обеда нервно раздумываю над сложившейся ситуацией и полученной информацией. И ищу новые сведения…

Каждый год наша юридическая фирма устраивает конкурс и набирает на стажировку нескольких выпускников Всероссийского государственного университета юстиции. Эту традицию ввёл Бессонов-старший. Так сказать, давал молодому поколению хороший старт в карьере. Не все из отобранных, конечно, выдерживали темп и оставались. Но те, у кого получилось, сейчас вполне успешные юристы.

Собственно, Рома продолжил эту традицию. И пять месяцев назад среди выпускников, получивших шанс, была Альховская Дарья Сергеевна. Всё бы ничего. Только Альховской Дарьей она стала через год после того самого суда. Она сменила фамилию, когда её удочерила тётя. До этого она была Калининой Дариной Сергеевной.

Не знаю, почему Бессонов не узнал её. А возможно, узнал и взял, чтобы совесть свою очистить.

Выяснив всю правду, я устало откидываюсь на спинку кресла и потираю виски. Морально готовлюсь к непростому разговору. Правда, ещё не решила, с кем именно.

Перед стойкой останавливается молодая девушка, отвлекая от собственных проблем. Большие круглые глаза удивлённо осматривают меня. Губы искусаны, нос красный. Очень знакомая девушка.

— Я к Натану, — лепечет, хлопая пушистыми ресницами.

Расплываюсь в улыбке, поняв, кто стоит передо мной. Два месяца почти мечтала увидеть этот Цветочек, что шефа в сети свои захватил, и вот она стоит. Вся такая маленькая, миленькая и будит во мне материнский инстинкт.

— Жена? — уточняю, тыча в сторону кабинета шефа. Девушка неуверенно кивает и ещё сильнее изумляется. — Он на обед ушёл, знаешь, где у нас кухня?

— Да, спасибо, — выпаливает и быстро удаляется.

Кажется, Натана ждёт допрос с пристрастием. Кое-кто приревновал шефа ко мне. А вот пусть Рахлину мозг поклюют, возможно, от меня отстанет до самого вечера. А вечером дома я поговорю с Ромой о деле Калининой. Объясню свой интерес и поделюсь собственным взглядом. Возможно ведь такое, что Саркисов узнал Альховскую, копнул так же, как я, и теперь шантажирует Бессонова.

Меня опять отвлекает жена шефа. Просто пролетает мимо, вся бледная, расстроенная. Пытаюсь остановить. Мало ли, может, не нашла. Но та отмахивается и скрывается в подъехавшей кабине лифта. Да и Рахлин срывается вслед за девушкой, оставив на мне все свои дела. И даже на звонки до самого вечера не отвечает.

Ровно в шесть вечера я как раз выключаю компьютер и собираюсь вниз, раздаётся звонок сверху. И весь мой мир переворачивается с ног на голову.

Рома знает…

Знает, что я беременна его ребенком.

Знает, что я скрыла его ребенка.

Он льдом режет. Ненавистью во взгляде прожигает. Я в его глазах настоящий предатель и нет мне прощенья. Каждое слово отрывисто выплёвывает.

Я стараюсь сохранить самообладание и не впадать в панику. Хотела ведь сама рассказать и об этом. Просто ждала подходящего момента. А теперь страшусь услышать приговор, который с лёгкостью он бросил предыдущей любовнице.

Низ живота спазмом отдаёт, давление, что не отпускало с обеда, кажется, ещё выше поднимается вместе с температурой. Я чувствую: ещё немного — и грохнусь в обморок.

Поднимаюсь, потому что сидеть не могу. Сжимаю спинку стула до побелевших костяшек. Хочу объяснить, почему сделала это, но Бессонов бескомпромиссно обрубает каждую мою попытку.

Его взгляд скользит по мне и останавливается на животе. Губы кривятся в еле сдерживаемой ярости. Челюсть сжимается до желваков. Прикрываю живот ладонями. От его ненависти укрыть пытаюсь.

Не знаю, что видит в моих глазах Рома. Возможно, отчаяние, но он просто разрывает всяческие наши отношения и увольняет. И я благодарна ему за это. Как бы сильно он ни злился, он не убивает меня окончательно.

— Просто уходи, пока я не передумал! — в каждом слове, интонации и в самом тоне слышу разочарование и злость. Рома отворачивается к панорамным окнам и прячет руки в карманы брюк.

Я ухожу. Очень тихо и очень быстро. С разбитым сердцем, сломленная, но живая.

Спускаюсь на свой этаж. Пишу увольнительную по собственному желанию и без двухнедельной отработки. Беременным можно не отрабатывать. Отправляю в электронном виде наверх. Оригинал передам через канцелярию, сил нет снова подниматься.

Звоню Натану в очередной раз. Просто чтобы