Зеркало смерти, или Венецианская мозаика - Марина Фьорато

— Да и я что-то не в себе. Давай выпьем, и все пройдет.

Коррадино отказался.

— Я должен идти. Но запомните все, что я сказал.

— Хорошо, — пожал плечами Джакомо. — Завтра утром увидимся в стекловарне.

— Да, завтра. Увидимся завтра.

Он крепко обнял Джакомо и долго не отпускал. Потом Коррадино ушел, и Джакомо снова остался один. Он смотрел в окно и думал, действительно ли видел слезы на глазах друга. Завтра они договорились встретиться, но весь их разговор больше походил на прощание.

И в самом деле прощание. Когда на следующее утро Коррадино не пришел в стекловарню, тревога Джакомо достигла пика, в его голове зазвучали ужасные голоса. Он отправился в дом Коррадино, побежал так быстро, как могли нести его старые ноги. Он без стука вошел в маленький дом, ворвался во вторую комнату, в спальню. Там его ожидало страшное зрелище. Друг лежал на постели полностью одетый и неподвижный. Сначала он подумал, что Коррадино покончил с собой и в этом заключалось значение их вечернего разговора. Но затем сквозь слезы он увидел красноречивую черную струйку, вытекшую из уголка открытого рта на покрывало.

Он взял холодную руку Коррадино — кончики пальцев тоже почернели. Джакомо встречал такие признаки чаще, чем хотелось. Ртуть. Чума стеклодувов забрала Коррадино. Джакомо сел в ногах у мертвого друга и зарыдал.

Он знал.

Коррадино знал, что умирает, когда пришел к нему накануне. Он прощался. Джакомо наконец поднялся и опустил покрывало на дорогое ему лицо. Он оплакивал его так, как оплакивают отцы любимых сыновей.

— Господи, почему ты не забрал меня?

Вечером Джакомо вернулся домой. Это был самый черный день в его долгой жизни. Ему хотелось уснуть и больше не просыпаться. Он сообщил о смерти Коррадино мэру Мурано. Пришел врач засвидетельствовать смерть. Он очень осторожно осмотрел Коррадино, отрезал прядь волос и пустил кровь. Должно быть, того требовала Десятка, подумал Джакомо. В темной одежде и белой маске с длинным крючковатым носом, набитым травами, берегущими от заразы, врач казался вампиром, пришедшим полакомиться мертвечиной. Но когда умирали великие мастера, Десятка хотела убедиться, что смерть произошла естественным путем. Только осознание этого помешало Джакомо взмолиться не беспокоить прах его мертвого друга. Врач удивился, когда Джакомо попросил позволения подготовить покойного к погребению. Свидетельство о смерти было составлено, врач не видел причины отказать старику в его капризе, и Коррадино перенесли в дом Джакомо.

Джакомо пригласил женщин и заплатил им, чтобы те подготовили покойника. Они поставили вокруг свечи, вымыли мертвецу лицо, причесали волосы, спутали ноги, подвязали челюсть. Последний раз взглянув на Коррадино, Джакомо подумал, каким красивым был его сын. Кудри блестели в пламени свечей, на щеках сохранился легкий румянец, ресницы по-прежнему были густыми и черными. Казалось, он спит. Джакомо осторожно положил на закрытые глаза по золотому дукату, без раздумий отдав свою годовую выручку. Он отдал бы все: дом, свое мастерство стеклодува и любовь, переполнявшую старое сердце. Коррадино был его наследником во всем, и Джакомо заплатил за последнее путешествие мальчика. Женщины положили покойника в мешок и зашили. Джакомо видел, как любимое лицо исчезает в темноте. Он отвернулся, сердце его было разбито.

Потом пришли два констебля — перевезти тело на Сант-Ариано, кладбищенский остров. Джакомо просился поехать с ними, но ему не позволили.

— Синьор, — сказал тот, что повыше, и глаза его сочувственно сверкнули в прорезях маски, — у нас кроме него еще два покойника, оба чумные. Мы не можем рисковать вашей безопасностью.

Итак, Коррадино ушел вместе с констеблями. Ушли и женщины, благодарно пробуя на зуб монеты, данные им Джакомо за труды.

Он снова остался один, как и в прошлую ночь, до того как произошло несчастье. Он мог поплакать теперь об ушедшем друге — о сыне, — но слез не было, не было ничего, кроме опустошенности от страшной потери. Он взял виолу: все повторялось в точности как тогда, когда мир перевернулся. Но нет, не все: под струнами оказался заткнутый клочок пергамента. Пергамент Джакомо тотчас узнал — тонкий, флорентийской выделки листок, вырванный из записной книжки Коррадино. Сердце Джакомо подскочило к горлу: он вспомнил, как накануне усадил Коррадино рядом с инструментом. Джакомо трясущимися пальцами вынул из-под струн записку. Коррадино не больно-то ловко писал, его слишком рано вырвали из рук месье Луази, но буквы на листке были выведены довольно четко — посреди страницы Джакомо увидел латинские слова:

NON OMNIS MORIAR

Коррадино мало читал. Единственной книгой, которую он хорошо знал, была книга Данте, доставшаяся ему от отца. Но Джакомо, человеку эрудированному, не пришлось рыться в пыльных фолиантах, чтобы понять значение фразы. Все сошлось: румянец на щеках Коррадино, блеск волос, нежное прощание накануне.

NON OMNIS MORIAR

ВЕСЬ Я НЕ УМРУ

Джакомо прижал листок к сердцу, а потом аккуратно вложил его между страниц своего экземпляра Данте. Он закрыл книгу и улыбнулся, впервые за день.

Коррадино еще жив.

ГЛАВА 19
ЧЕТВЕРТОЕ СОСЛОВИЕ[68]

— Прочти.

Аделино бросил газету на стол перед Леонорой. Она почувствовала острый запах свежей краски. Аделино повернулся спиной и подошел к окну. Должно быть, боролся с каким-то чувством, которого она еще не понимала. Может, он злится? Она предположила, что пресса осмеяла рекламу или что-то неправильно написала. На сложенной странице она увидела колонку Виттории Минотто с фотографией, и в голове зазвенели тревожные колокольчики.

Мое интервью? Нет, хуже.

«Начав свою рекламную кампанию, неудачливый стекольщик Аделино делла Винья поставил не на ту лошадь. Желая вдохнуть жизнь в чахлое стекольное производство на острове Мурано, он стал продвигать историю рода Манин, пытаясь связать старинное стекловарение с современным. Делла Винья опирался на авторитет знаменитого мастера Коррадо Манина, известного как Коррадино, и красоту его прямой наследницы Леоноры Манин, ставшей недавно первой на острове женщиной-стеклодувом. Наши читатели помнят рекламные фотографии, опубликованные несколько дней назад, и рассказы о двух представителях рода Манин. Глаза венецианцев атаковали плакаты, расклеенные по стенам нашего прекрасного города. И что же удалось узнать газете благодаря мастеру-стеклодуву Роберто дель Пьеро?»

Леонора похолодела.

Роберто.

Дрожащими, влажными от волнения пальцами она развернула газету и продолжила чтение.

«Вся эта кампания — нелепая шутка, — сказал синьор дель Пьеро. — Коррадо Манин действительно был талантливым стеклодувом, но он предал и Республику, и свое мастерство. Его перекупили французские шпионы. Он поехал в Париж и продал наши секреты французам, бывшим тогда нашими главными соперниками. Коррадино единолично уничтожил венецианскую монополию на стекло. Все было бы не так грустно, если бы это событие не ударило по моей семье. Мой предок, Джакомо дель Пьеро, был другом и учителем Коррадино. Тем не менее Коррадино предал его и послужил причиной его смерти. Он мерзавец, а не мастер».