Таинственный всадник - Марша Кэнхем

Тайрон подался вперед и закрыл глаза. Его тело слабо покачивалось, его руки ласкали Рене. У нее снова перехватило дыхание, и внезапно набежавшие слезы обожгли глаза.

Комната, в которую они ускользнули, оказалась музыкальным салоном. Она была заброшенной, как и остальная часть старого дома, и пахло здесь плесенью. Тайрон уселся за фортепьяно, его профиль казался несколько мрачным в ярком свете окна. Рене села на стул рядом с ним, выпрямившись, наклонив голову и стиснув руки на коленях: она была поглощена звуками меланхолической сонаты. Ее отец всегда говорил, что Селия играет так, что может заставить ангелов заплакать, и каково же было разочарование Рене, когда открылось, что она не обладает музыкальным даром! Девушка всегда смущалась, когда ей приходилось играть на фортепьяно. Но она любила слушать. Закрыв глаза, Рене представила, как играет Селия д'Антон, чтобы заглушить крики раненых на улицах Парижа.

И теперь Тайрон сидит за инструментом, словно ускользнув от нее в иной мир, где будет сыгран следующий акт пьесы, поставленной на потребу невидимой аудитории.

Что это для него? Действие? Спектакль? Шанс? Этот мужчина состоял из одних противоречий, которые ей невозможно ни понять, ни оценить правильно. Как в нем уживаются два человека, столь разных, и как он сумел не потерять себя окончательно?

И кого из них, двойников, видит она перед собой? Воры не учились игре на фортепьяно или умению говорить грамотно, но государственные служащие, регулярно получающие жалованье, не способны карабкаться по водосточной трубе, увитой виноградной лозой, в мертвой тишине ночи.

Словно отвечая ее мыслям, его длинный палец ударил не по той клавише, и музыка замерла. Пораженный полковник Рос приоткрыл дверь, потом толкнул ее каблуком сапога.

— Убейте меня, если я не спасен, — заявил Харт, раздраженно вздыхая. — Клянусь вам, сегодня все идет наперекосяк, и правая рука, очевидно, пребывает в блаженном неведении о том, что творит левая. А начало так запутано, что бедного композитора следовало бы предать смерти, если бы он уже не был мертв. Я приношу самые глубокие извинения, мамзель, за неблагозвучие.

— Я думаю, было очень красиво исполнено, месье, — искренне произнесла Рене.

Тайрон фыркнул и повернулся к Росу.

— И вы, сэр! Вы не могли топать погромче?

— Еще момент, — тихо сказал Рос, — и я бы вдохновился на танец.

— Ясно. — Харт опустил руки. — Смею сказать, вы пошли бы на это, если бы знали место, где ваши ноги оказались бы в благородной компании.

— Одно или два местечка я уже вспомнил, пока мы разговариваем с вами, — пробормотал Рос.

— Убейте меня. Вы острите, а еще даже не полдень. Но секунду! Вы, как я вижу, нашли Дадли.

Рене не заметила вторую фигуру, стоящую в дверном проеме, мужчину среднего роста, стройного, который мгновенно сорвал шляпу с головы, пытаясь при этом усмирить копну песочных волос.

— Ты принес карты, я полагаю? — спросил Харт, лениво растягивая слова.

— Да, сэр. Они тут. — Дадли уставился в пол и не поднимал глаз, пока благополучно не прохромал мимо Роса. Внимательно и быстро изучив лицо Харта, он осторожно огляделся; его взгляд сначала прошел мимо Рене, прежде чем наконец он набрался смелости и посмотрел на нее.

— Должен ли я предложить полковнику вытряхнуть из тебя карты?

Дадли замигал, и его взгляд вернулся к Тайрону.

— А?

— Карты, мой хороший. — Он указал на мешок. — Ты намерен вот так стоять и прижимать их к груди?

— О, сэр… Прошу прощения. Вот они.

Тайрон стал вытаскивать из мешка листы пергамента и раскладывать их на фортепьяно. Их было десятка два — аккуратно связанных лентой и скрепленных маленьким куском воска. Он нетерпеливо махнул рукой.

— Хорошо. Я просто не вижу смысла заниматься географией на крышке фортепьяно. И, о Боже! — Харт затряс головой, когда часы начали отбивать время. — Вы говорили, это недолго. В полдень меня ждет портной, он может разозлиться. Он продал мне новый рулон шелка, еще тепленького, прямо с ткацкого станка, как он уверяет. Семнадцать гиней за лог, но я купил все до ниточки, несмотря на его экстравагантность. Если не купить все, то какой-нибудь пузан, вроде лорда Грейвенхерста, будет щеголять в таком же облачении. Вы можете себе это вообразить?

Зубы Роса сверкнули, он натянуто улыбнулся:

— Это было бы истинной пародией на моду, я уверен. Мисс д'Антон, — с поклоном обратился он к Рене. — Если это не слишком для вас неудобно, мы могли бы воспользоваться библиотекой лорда Пакстона — на час, не более?

— Конечно. — Она привстала, но Рос поднял руку.

— Не беспокойтесь, моя дорогая. Я знаю туда дорогу. Я также взял на себя смелость сообщить госпоже Пиджин, что мы уединимся там, и попросил ее принести нам свежий чай.

Рене все продолжала смотреть туда, где они только что стояли, а Дадли издали наблюдал за ней долгим тяжелым взглядом.

Он ожидал, что она будет красивой — Тайрон бы не остался на ночь ради какой-то простушки.

Ее волосы с золотистым отливом, а не белокурые, как ему показалось сначала, обрамляли бледный овал лица, а сказать, что у нее синие глаза, было бы слишком мало — они были цвета неба. Все же одной красоты недостаточно, думал Дадли, чтобы тронуть сердце такого искушенного человека, как Тайрон. Но ее взгляд способен остановить мужчину: пристальный, нежный, это был взгляд раненой самки, пойманной на мушку охотника.

Дадли не знал, что он найдет в Гарвуд-Хаусе, и поэтому из предосторожности отправился через лес, надеясь избежать западни, если она подготовлена. Он, конечно, не ожидал увидеть Тайрона сидящим за фортепьяно в доме лорда Пакстона. Это его тайная страсть, его единственная связь с прошлым; он оставил это прошлое вместе с именем, под которым жил до двадцати одного года. То, что он играл Моцарта здесь, для нее, потрясло Дадли почти так же, как открытие, сделанное чуть раньше, — коньяк утром. Харт объявил, что они украдут рубины в любом случае, несмотря даже на то, что Рос устроит засаду на дороге.