Соль под кожей. Том третий - Айя Субботина

— Хорошо, ладно, — сдаюсь. И добавляю: — Это девочка, я знаю.

Минутная пауза, в которой я слышу только монотонное приятное жужжание аппарата и рваное дыхание Шутова, пока он ждет вердикт.

— Это мальчик, — с видом «а вот так тебе!» выносит вердикт доктор, пока водит валиком в одной точке чуть выше моего пупка.

— Какой нафиг мальчик? — От удивления даже приподнимаюсь на локтях, но Ирина Федоровна тут же взглядом пригвождает меня обратно к кушетке. — Это девочка, я знаю. Это не может быть мальчик.

Доктор начинает показывать что-то на мониторе, объясняя не мне, а Диме, который сует свой любопытный нос буквально везде. А потом поворачивается ко мне с видом человека, взявшего главный трофей.

— Нет, Лори, это определенно пацан, поверь мне.

Рожа довольная, как будто…

Я втягиваю губы в рот, боясь даже думать эту мысль, чтобы он вдруг случайно ее не услышал. Это ведь просто один визит к врачу, ничего такого.

— Мы можем сделать фото и видео, — предлагает медсестра и прежде чем я успеваю открыть рот, Дима командует, что ему нужно вообще все.

А потом, когда мне, наконец, разрешают встать с кушетки, снова становится на корточки, чтобы меня обуть, не забыв при этом как следует поворчать на тему «идиотской обуви» и «не очень умной женщины».

В нем как будто что-то необратимо меняется.

Пока идем до машины — держит меня за руку, стараясь быть немного впереди, прикрывая меня плечом. Делает тише музыку и выглядит задумчивым. А когда я понимаю, что рулит на стоянку возле крупного торгового центра, объясняет, что мы пойдем в ресторан только после того, как на моих ногах будет удобная и безопасная обувь.

Когда-то я слышала теорию о том, что из заядлых холостяков и одиночек иногда получаются образцовые отцы. Но все это казалось мне не более, чем выдумкой, которой себя успокаивают охотницы на холостяков и женщины, искренне верящие в то, что именно она сможет перевоспитать сорокалетнего мужика.

Про Шутова я всегда наверняка знала три вещи — он останется холостяком до гробовой доски, он никогда не станет отцом и он никогда не будет меня любить.

Кажется, Авдеев не единственный мужчина, на чей счет я сделала неправильные выводы.

В магазине Дима сам выбирает удобные модные кеды, усаживает меня на пуф для примерки и основательно зашнуровывает у меня на ногах. А потом, оценив вид, тянет в соседний магазин.

— Ты же в курсе, что это — специализированный бутик? — Прищуриваюсь, чуть не прыская от смеха, когда понимаю, что тут все буквально напичкано товарами для рокеров и байкеров.

— Просто выбери что-нибудь и поедем есть пасту.

— Для «пасты» я абсолютно прилично одета, Шутов. Мне вполне удобно в этом костюме, Дим. Честное слово. И кто меня пустит в ресторан… в этом? — пытаюсь немного подшучивать над его серьезностью и прикладываю к себе мешковатый белый худи, на котором вышиты «запиканные» американские матерные слова.

Вместо ответа он берет с вешалки какой-то черный мешок, на груди которого кровавая аппликация со страшной мордой демона, который когтями как будто раздирает себе путь наружу. И еще просит здорового бородатого мужика найти штаны самого маленького размера, какие у них вообще есть.

— Я это не надену, Шутов, — скрещиваю руки на груди. — Хватит, блин, быть таким серьезным. Я беременная, но это вообще не смертельно.

— Ты либо пойдешь в примерочную одна, либо — со мной, но переоденешься в любом случае.

Я вспоминаю первые месяцы нашего знакомства. Мне было жутко стыдно брать с вешалок красивые платья, и Диме приходилось буквально силой заставлять меня переодеваться и носить. Со временем я научилась относиться так не только к вещам, но и к жизни. Научилась не бояться «брать с полок» то, что хочу.

Издав трубный вой злой слонихи, плетусь в примерочную, быстро меняю костюм на обновки и смотрю на себя в зеркало, пытаясь понять, какого вообще черта вещи, на несколько размеров больше, сидят на мне вполне себе ничего. Только штанины сильно сползают с пятки на пол, но мне же из машины в ресторан и обратно?

Когда выхожу, Шутов фиксирует на мне взгляд. Долгий и сосредоточенный.

На мгновение начинаю подозревать, что его гениальный мозг уже готовит какую-то едкую шутку, но потом он откашливается и, резко схватив меня за руку, ведет к выходу.

— Да что, блин, тебе снова не так? — не могу взять в толк. — Я выгляжу как мешок с жертвой мафиозных разборок, ну да. Так это же была твоя идея!

— У меня, блин, встал, — недовольно цедит сквозь зубы, пока ведет меня к выходу.

— Вот что демон животворящий делает. Но вообще, Дим, это не шутки. Ты в церковь ходишь? От сатаны отрекся? Трижды плюнул?

Он так резко останавливается, что я едва не врезаюсь в него носом.

Мы уже на улице, на крыльце, где в такое время довольно много народу.

Дождь прекратился и в воздухе осталась только легкая влажная и необычная для этого времени года дымка.

— Лори, вот ни хрена не смешно. Я вообще-то… — Дима делает глубокий вдох, как бы сбрасывая опасно высокий уровень внутреннего напряжения. — Прости. Все. Ужин, паста, пицца. У них есть сезонные десерты с инжиром, хочешь?

И снова отворачивается, направляясь в сторону машины.

Хорошо, что уже темно и здесь какая-то мигающая иллюминация.

И Шутов не видит мои горящие огнем щеки. От стыда. И не только.

Глава тринадцатая: Лори

Я планирую поехать на конюшни к Авдееву прямо с утра в субботу, чтобы провести там все выходные, но в итоге просыпаю будильник и валяюсь в постели до обеда. А когда встаю, то еще какое-то время лениво валяюсь на диванчике в кухне, наслаждаясь кофе без кофеина и сендвичами с икрой трески. Кто бы мог подумать, что меня, ту еще «любительницу» икры, вдруг так сильно развернет лицом в сторону этого деликатеса. Теперь я буквально не представляю без нее свое утро.

Даже интересно, какие еще гурманские пристрастия у меня откроются на пути к родам.

До сих пор не могу поверить, что мой капризный инопланетянин оказался мальчиком.

Сижу, разглядываю свой живот, который за ночь как будто вдруг сразу заметно увеличился в размерах. Но если встать и покрутиться перед зеркалом — он почти без следа рассасывается. Неудивительно, что вчера у Шутова было такое лицо, как будто он своими глазами увидел сотворение мира. Я живу с этим уже двадцать недель, но до сих пор до конца не представляю,