Возлюбленная для чемпиона - Маша Кужель

— Ты что, настолько преисполнилась в своем презрении, что готова просто трахнуть меня и теперь просто нацепить на себя маску полного безразличия? Так что ли?

Она пожимает плечами.

— Это все, на что мы способны, Илюша. Трахаться. И трахать друг другу мозги, — она сканирует взглядом мое тело. — И ты хорош, надо отдать тебе должное. Но я помню, что раньше у тебя было побольше выносливости.

Я не поддаюсь на эту жалкую уловку. Я хотел эту женщину годами, странно, что я продержался хоть сколько-то, — пусть осуждает меня, сколько хочет. Это точно беспокоит меня меньше всего в данный момент.

— Нам все еще нужно поговорить, милая.

Это звучит супер нелепо сейчас, когда на моем члене висит использованный презерватив, а за стенкой находится моя бывшая жена. И Анины братья. Я судорожно убираю презерватив и натягиваю на себя джинсы.

Когда я поворачиваюсь к Ане, она стоит у двери, словно разрываясь между тем, чтобы убежать, и тем, чтобы ткнуть меня напоследок.

— Аня, милая, пожалуйста, скажи мне, о чем ты думаешь?

— Я думаю о том, что она, как всегда, во время. Я почти готова была совершить глупость, поддаться на твои уловки и прыгнуть в омут с головой. Наверное, я должна быть благодарна Розе за то, что она удержала меня от этой фигни.

Я с размаха бью кулаком об стол.

— Прекрати! Ты несешь херню, которая не имеет никакого отношения к действительности, и ты это знаешь. Я никогда не пытался врать или лить сказки тебе в уши, только ради секса. Я хочу того, что у нас было. Я хочу нормальных отношений!

— Мы разговаривали. Потом мы трахались, — она качает головой; ледяная Аня вернулась так быстро, что мне становится очень больно. — Разве ты не помнишь, что обычно происходит дальше? Потом ты уходишь.

— Аня…

Я тянусь к ней, но она вырывается из моей хватки, протискивается мимо меня и выскакивает за дверь.

Глава 44

Аня

4 июня, десять лет назад

Я была ужасно уставшей после поездки. Вчера я вернулась домой после того, как месяц пробыла в Париже. Мама встречала меня в аэропорту, чтобы первой узнать о всех деталях моей поездки.

Она засыпала меня вопросами и требовала рассказать ей все до мельчайших подробностей.

Я не могла заставить себя рассказать ей об Илье. Воспоминания о нашей совместной ночи и дне были так дороги, что я хотела хранить их под замком, как драгоценность.

Вчера вечером я легла в постель, уверенная, что впаду в коматозное состояние на двенадцать часов, но уснуть мне так и не удалось. Проворочавшись шесть часов кряду, я сдалась, сварила кофе и пожелала, чтобы в моей груди не было этого ужасного ноющего беспокойства по поводу молчания Ильи.

Когда я уже не могла с этим смириться, я написала ему.

Я: Ты не занят? Мне нужно с тобой поговорить.

Илья: Перезвоню тебе через две минуты.

Я положила телефон на журнальный столик и закрыла глаза. Всего две минуты.

Очередная волна усталости накрыла меня, и я откинулась на спинку дивана и прижала руку к груди. Я просто хотела, чтобы Илья был здесь, забрался в постель рядом со мной и сказал, что все будет хорошо. Сказал, что он не избегал меня.

Илья написал мне, когда вернулся домой, но потом его сообщения стали довольно редкими. Он сказал, что мы поговорим, когда я вернусь домой, что он не хочет беспокоить меня во время поездки... Но что-то определенно было не так.

Телефон зажужжал, и я резко поднялась, потянувшись за ним. С экрана на меня смотрело лицо Ильи. Это была та самая фотография, которую я сделала, когда мы ели мороженое на Монмартре. На ней он улыбается, а в уголке рта у него пятнышко шоколада. Эта фотография вызывала у меня противоречивые эмоции, настолько сильные, что казалось, будто я разрывалась на две части. Радость — потому что это был лучший день в моей жизни. И тоска, потому что все, что было у нас в Париже, уже ускользало.

Телефон снова зажужжал, и я провела пальцем по экрану, чтобы принять вызов.

— Алло?

— Привет, Анютка. Как твои дела? — голос Ильи был таким, словно он только что проснулся.

— Извини. Ты не спишь? — идиотский вопрос. У него, как и у меня, было около трех ночи. — То есть, конечно, ты уже проснулся из-за меня, но я...

— Нет, все хорошо, не переживай. Я обычно встаю в пять. Ты почему не спишь? Все хорошо?

Нет. Ты почти не разговаривал со мной с тех пор, как уехал из Парижа.

— Я просто хотела услышать твой голос, — я всем сердцем ненавидела звук всхлипа в своем горле.

— Аня. Слушай, прости, что не звонил. Мне надо было кое с чем разобраться. Я рад, что ты написала. Я планировал позвонить сегодня.

Почему? Что происходит? Но я уже знала ответ. Я слышала это в его голосе. Мы не можем быть вместе в реальном мире.

— Это Роза. Она... - он выдохнул. — Я не могу вдаваться в подробности. Она очень закрытый человек, но сейчас я ей нужен. Я думаю...

— Что ты думаешь? — мой голос надломился. Я уже знала. Но я все равно заставлю его сказать это.

— Я думаю, что должен быть здесь ради нее. Я должен ей помочь.

— Хорошо. Однако это не значит, что ты не мог мне позвонить.

— Черт, — пробормотал он, и я представила, как он проводит рукой по лицу. — Анюта, я всегда знал, что ты слишком хороша для меня.

— Нет, — слезы катились по моим щекам. — Не надо мне этого говорить.

— Почему? Разве это не правда?

— Нет. Это неправда, и это просто жалкое оправдание. Если ты переживаешь из-за того, что произошло между нами, когда мы были в Париже, то это твоя проблема. Не пытайся притвориться, что ты отталкиваешь меня, потому что я такая замечательная. Не пытайся делать вид, что ты делаешь мне одолжение.

— Илья, — я едва могла разобрать тоненький голосок на заднем плане. Женский, очень обеспокоенный. — Кто это? Когда ты вернешься ко мне в теплую постельку?

— Я сейчас приду, — ответил он ей.

На меня накатила тошнота. Я чувствовала себя так, словно мои внутренности только что раздробили.

— Под «помочь ей» ты имеешь в виду трахнуть ее?

— Блин, Ань, ничего такого. Она... - он выдохнул. — Роза беременна.

Целую минуту я пребывала в уверенности, что ослышалась. Я была уверена, что этого не может быть.

— Ань? Ты тут?