Брак без выхода. Мне не нужна умная жена - Ария Тес

это чувствую. Внутри разливается холод, а по спине ползут здоровые, колючие мурашки. Он ждет объяснений, но я...Надо что-то сказать? Как-то оправдаться? Или молчать? Какую тактику выбрать? Я не понимаю…

Блядь.

Он слегка щурит глаза, и мое сердце моментально разгоняется. Стучит бешено, долбит в ребра, как крылышки маленькой птички, загнанной в клетку.

Боже…

Что мне делать?!

Пока мысли мечутся в панике, словно осы, когда их жилище вероломно разбазаривают более сильные существа, я не получаю никаких идей, кроме острых укусов жала о внутреннюю часть черепа. Малик не ждет. Он хмыкает, потом встает и начинает одеваться.

Я ежусь.

Не обманываюсь, что такой «проступок» сойдет мне с рук. Могла бы? Да, но не стану притворяться, будто не увидела в его глазах вердикт.

Тебе конец.

Ему это очень не понравилось…

Наблюдаю за каждым движением так пристально, как только могу. От напряжения у меня глаза вот-вот лопнут, а он все молчит…Натягивает строгие, черные брюки, потом свитер, потом берет пиджак.

- Собирай вещи, Лили, - наконец-то говорит он, стоя ко мне спиной.

Я леденею.

Что?...

- Что? - шепчу еле слышно.

- Ты возвращаешься в Москву со мной.

- Но…зачем?

- Зачем? - Малик бросает на меня взгляд через плечо и хмыкает, - Жена и дочь должны быть рядом со мной.

Точка.

Он чеканит каждое слово, потом чеканит шаг, покидая мою спальню.

Сказанное доходит очень медленно. С опозданием я понимаю, чем только что поплатилась за глупость. За молчание. За неспособность! Сука! Вовремя! Собраться!

Он возвращает меня обратно.

Входная дверь гостевого домика закрывается, а меня накрывает с головой. Сначала частое, рваное дыхание, потом дрожь, а потом слезы.

Он возвращает меня обратно…

Закрыв руками лицо, я наклоняюсь вперед и до железного привкуса на языке прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы не заорать в голос. Но я вою. Внутри себя я вою и подыхаю…

Он возвращает меня обратно. Зачем? Потому что может. А я? Что ж. «Талисман» лишь когда-то звучало прикольно и даже романтично. Сейчас же звучит совсем в иных тонах: у талисмана нет чувств, нет желаний и нет мнения. Талисман — это вещь. Собственность. Он существует только на радость хозяину, который может бить, швырять, предавать, ранить и унижать его хоть до морковкина заговенья, потому что талисман не чувствует.

А я талисман. Не больше и не меньше развлечения…

«Чем дальше в лес...»

Лили

Ужин проходит в полной, гнетущей тишине. Родители Малика мало понимают. Я сомневаюсь, что он стал бы посвящать их в детали нашей личной жизни, но я точно знаю, что он сказал: мы возвращаемся обратно в Москву. Все вместе. Сюзанна не лезла мне в душу с вопросами. Она постаралась окружить меня мягкой заботой, лишь раз обронила, мол, все понимает. Ее сын — сложный человек, иногда нужен отдых. Я, конечно, хотела сказать, что ее сын несложный человек, а обыкновенный монстр, но сдержалась.

И сейчас держусь.

Она бросает на меня короткие, но очень говорящие взгляды, а я на них не отвечаю. Смотрю в тарелку и считаю зеленый горошек. Кусок в горло не лезет совершенно! Нет! Этого быть не может. Зачем я ему там?! Малик просто так сказал.

Глупо, знаю.

Но ты цепляешься за надежду до последнего и надеешься, что когда ты чего-то очень хочешь, это что-то обязательно сбудется.

Он все поймет.

Он изменит свое решение…

Он не может…зачем я ему там?! Ни за что не поверю, что он по мне скучал. Нет, не скучал. Просто наказывает за оплошность, только это слишком жестокое наказание! Так что…Малик просто вспылил. Он поймет, что это глупо, и что мне лучше остаться здесь. Да, остаться здесь…от него подальше.

Одна Надия не замечает напряжения. Я ей завидую даже, потому что когда ты ребенок, тебе так много неясно, и жизнь кажется светлым, счастливым миром, где есть одни только цветы и единороги. Дочка улыбается то деду, то бабе, то ему. Больше всего она тянется к Малику, конечно же. А мне больно…не в ревности дело, просто…он наклоняется вперед, мотает головкой из стороны в сторону и пытается забрать себе хотя бы одну! Сука! Скупую улыбку! А он — нет; просто смотрит на нее, как на часть декора. Вот почему мне больно. Я родила ребенка от ублюдка, который никогда не даст ей теплоты и заботы, ведь он неспособен на такие простые вещи, как хотя бы улыбнуться СОБСТВЕННОЙ дочери.

Господи…

Серьезно. Вы до сих пор хотите, чтобы я верила в его чувства? Даже не смешно. Точнее, смехотворно. Клоунского носа не хватает.

Наконец, когда Малик заканчивает с ужином, он поднимает на меня глаза.

- Ты доела?

Я вздыхаю. Нет, и он понимает, что есть я не буду.

- Да.

Отодвигаю полную тарелку и смотрю на него. С мольбой. Сама это чувствую, и это унизительно, разумеется, но иногда унижение — меньшее из зол. Плевать. Лишь бы остаться тут…

- Ты собрала вещи?

Блядь.

Душа холодеет, а я не знаю, что ответить. Подбородок начинает трястись, и в моей истерике каждое слово теряет смысл и разделается на части.

Пожалуйста, Господи! Пожалуйста! Оставь ты меня здесь…

Малик хмыкает и встает.

- Понятно. Значит, ты получишь их доставкой, нам нужно ехать. Завтра у меня важная встреча.

- Малик, - беру себя в руки и откашливаюсь, - Давай я останусь тут? Это…

- Я сказал — НЕТ! - повышает голос, жестко отметая все мое блеяние.

Я аж вздрагиваю. Надия застывает и смотрит на него во все глаза. Малик касается ее взглядом коротко, на мгновение прикрывает глаза, выдыхает и снова смотрит на меня.

- Мы выезжаем через десять минут, Лили. Жду тебя в машине. Не выйдешь сама? Я тебе помогу.

Он разворачивается на пятках и чеканит шаг на выход.

Вот так я снова оказываюсь в Москве.

Когда мы садимся, я прижимаю ребенка к груди и выхожу на улицу. Морозно. Снежинки крупными хлопьями падают с неба, и мне надо шаг сделать. Спуститься с лестницы, подойти к тонированному джипу, сесть в него и вернуться в дом на холме, с которым ни одна из моих шуток больше не выглядит уместной.