Из Злодейки в Толстуху - Ева Кофей, Елена Элари

Бессилие убивает.

Изида там, в чужом и жестоком мире, одна. Послала за ним, чтобы поговорить. Верно, желает слышать что-то...

Что-то, что Анд не может сказать ей.

***

«Прости, Изида».

Она уже не понимает, что там у них происходит, рывком поднимается, расхаживает по комнате, а затем снова срывается к ноуту:

«Я умру, и моя тёмная душа вернётся в Эзенгард и будет тебя преследовать в кошмарах, Анд!»

***

— Не могу так больше, — отходит он от костра.

— Эй, куда?! — тревожится Алукерий.

— Говорить с магом. Пусть пошевеливается! Успокой госпожу, — скрывается Анд за деревьями в темноте, и Алукерий уже не слышит последних слов: — Я поговорю с ней, когда буду... достоин этого. Когда смогу обещать...

***

«Муженёк ушёл. Что-то какой-то он не такой».

Изида нервно облизывает полные губы, находит недоеденную палку колбасы и принимается за неё.

«Что у него в голове, демон?! Следи за ним! Влияй на разум своими методами и ещё у меня кое-что есть... Я напишу эротическую сцену сейчас, понял, олух?!»

«Не понял» — признаётся он честно.

«ИДИОТ!»

«Но зачем? Лучше говорите спокойно, пламя догорает».

«Баран, Анд мужик, его соблазнять надо. Я напишу. Это будет сон. Сделай сон. Понял?»

«Сон из того, что вы напишете? Чтобы он...»

Куча смайликов.

«... хотел вас? Вернуть».

«ДА. Он спит с ней?!»

«Понял» — приходит ей ответ.

И:

«Он, нет».

«Пишите, госпожа, успейте до утра, пламя гаснет. Я отключаюсь».

— Ах, ну я тебя ещё скручу в бараний рог, мерзость копытная...

И всё же лучше не тратить слова зря, и Изида быстро набирает то, что хотела передать, пытаясь настроиться на то состояние потока, которое она ощутила недавно, когда писала продолжение к главе Ирочки.

— Значит, красный шёлк, ага, плеть, огонь, вот так, да...

Спустя несколько минут она отправляет то, что получилось.

***

Пламя бушует, но становится каким-то обрывочным, драным, и не стеной поднимается, а искрами, тающими в небе. Питай не питай его остатками крови.

Алукерий мечется меж магических жарких языков, где-то тут, то там всплывают слова будущего сна Анда. Ловит их в пригоршни, заключая в красный кристалл, но не успевает собрать всё.

Он вздыхает, трёт затылок, раздумывая над тем, что произошло, и не решается тянуть до следующего раза, когда получится связаться с Изидой. Гнев её страшит даже через расстояние другого мира. Негоже расстраивать госпожу... Алукерий справится сам!

Он несёт к замку жалкие обрывки её эротической сцены, нашёптывает проклятия с каждым шагом, припечатывая слова копытами в рыхлую, поросшую травами, землю. И следы его загораются призрачным светом, будто плещется в лужицах росы лунный свет.

Тем временем Анд лежит в своей постели, забывшись беспокойным сном. Ворочается, хмурится во сне. Красные волосы, разметавшиеся по белой полушке, кажутся тёмными и извивающимися. Одеяло сползает с широких, сильных плеч, расчерченных боевыми шрамами, под кожей перекатываются мышцы.

Алукерий тенью застывает в изголовье его кровати, и глаза сверкают зелёным колдовским огнём. Следы мерцают и в комнате, а красный кристалл рассыпается пылью над лицом спящего.

«Анду чудится, будто он идёт по лунной дорожке в лес, гуляет там, гладит морду своей любимой лошади. Устаёт и возвращается к себе, собираясь крепко уснуть, не думая о проблемах, не зная тревог».

Алукерий ухмыляется:

— Теперь уж ты до утра не проснёшься...

«Анд видит, что как только оказывается он в постели, дверь в комнату открывается...

— Изида? — шепчет он, в удивлении изгибая бровь.

Она, облачённая в лёгкие красные шелка, скользит к нему, глядя уверенно и маняще. Ставит ногу на край кровати, и ткань скользит по бедру, обнажая его. Склоняется ниже над Андом, и чёрные волосы, сливаясь с темнотой, водопадом спадают с плеч.

— Удивляешься, — говорит, — а ведь это наше брачное ложе.

Анд расслабляется, хочет за талию притянуть её ближе, но Изида достаёт из-за спины плеть, заставляя его помедлить. И позади неё словно раскрываются огненные крылья».

Анд дышит ровно, не двигается, крепко спит и только бегающие под веками глаза выдают то, что он сейчас видит сон.

Алукерий в растерянности отступает. Насылать похоть на людей, дело угодное демонам, но придумывать сны ему в новинку. Особенно такие, преследуя цель не просто разжечь огонь в груди, а оставить его в сердце и желать возвращение жены...

— Как бы так... — он подступает к нему и махает у Анда над лицом своими изящными пальцами.

«У Изиды на мгновение вспыхивают зеленью глаза. И Анд настораживается, но почти сразу забывает об этом, когда она отдаёт ему плеть и ложится рядом, выгибаясь, как кошка.

— Придуши меня, любимый... — тянет сладко».

— Нет, совсем не в характере, — прерывается Алукерий. — Нужно добавить жёсткости.

«Изида просверливает Анда взглядом, и приказывает:

— Жёстко!

— Что? — он притягивает её к себе, целует в шею, и плеть падает на пол.

— Ах... — срывается сладкое из её губ».

— Нет, ерунда какая-то, — обходит Алукерий кровать, и вновь махает в сторону Анда, будто пытаясь перегнать на него невидимый дым. — Она ведь наша госпожа...

«Изида отстраняется от Анда, упираясь рукой в его грудь, держит дистанцию и забирается на него сверху.

Взгляд его скользит по её стройному телу, обнажённому плечу, тонкой светлой шее...

— Делай то, что я говорю, — шепчет Изида, склоняясь к его уху, и волосы её щекочут Анду грудь.

— Да... — выдыхает он. — Давай же.

И госпожа начинает плавно двигаться на нём улыбаясь...»

— А что она, собственно, улыбается так? — хмурится Алукерий и дует Анду на закрытые веки.

«Улыбка госпожи превращается в холодный оскал. Движения становятся резче, пальцы смыкаются у Анда на горле».

— Да что ж такое, — тянет Алукерий, — не сходится. Она же сама просила, чтобы он её, а не она его...

«Анд рывком поднимается, опрокидывая Изиду на кровать, и наваливается сверху.

— Тебе пора привыкнуть, что теперь я твой хозяин».

Алукерий замирает, задумавшись, и качает головой.

«Анд опрокидывает Изиду на кровать, наваливаясь сверху, и придавливает её за шею.

— Пора тебе принять, что я теперь муж твой. Здесь правлю я».

У Алукерия опускаются руки.

— Она меня убьёт... — заключает он. — Хочу, — голос его предательски дрожит, — к Ирочке.

— Изида... — стонет