Сердцеед в Венецианской паутине - Натали Карамель

это последнее слово и засмеялся, но в смехе этом была надежда. Искренняя, горячая надежда на то, что их дружба, их новая жизнь, только начинается. И что она будет куда ярче старых, пьяных легенд.

Я рассмеялся в ответ, глядя на этого большого, грязного, храброго ребенка, который вдруг нашел свое настоящее призвание.

«Добропорядочные господа, ага, — улыбнулся я. — Звучит… непривычно. Но чертовски интересно. Договорились, Луи. Пишем новые легенды. Начинаем прямо сейчас. Завтрак закончен? Пойдем к Марко. Надо обсудить один визит… в гнездо змеи.»

Глаза Луи загорелись новым, уже знакомым мне огнем — огнем азарта и готовности к действию. Он отшвырнул салфетку. «Пойдем, граф! Рассказывай!»

И в этот момент, глядя на его решительное лицо, я понял: какой бы ад мы ни увидели в резиденции Брагадина, мы пройдем его вместе. И выйдем победителями. Потому что теперь за моей спиной был не просто Луи де Клермон, повеса. А Луи де Клермон, друг. И это меняло все.

Глава 25: Перед грозой

Неделя пролетела в странном ритме — как затишье перед бурей, где каждый день был наполнен скрытой дрожью ожидания. И центром этого тихого урагана был Оттавио Фоскарини.

Юноша старался. Честное слово, старался. Он впитывал наставления Луи, как губка, пусть и с видимым усилием. Сидел прямо за столом, не брякал посудой, отвечал вежливо (пусть и сквозь зубы поначалу). Но самое показательное было в его реакции на Катарину. Стоило ей появиться в поле зрения — а она, научившись читать наши напряженные паузы, старалась появляться редко и ненадолго — как Оттавио буквально вжимался в себя. Голова низко опускалась, щеки заливал густой румянец стыда. Он шептал что-то невнятное, похожее на вечное «прости…», и буквально убегал. Не из страха перед ней, нет. От страха перед собой, перед тем отражением подлеца, которое он видел в ее чистых, все еще настороженных глазах. Этот стыд сжирал его изнутри, и было видно, как он мучается. Луи не упускал случая врезать ему подзатыльник за малейшую оплошность или проблеск старой спеси, а мой хмурый, оценивающий взгляд заставлял его ёжиться сильнее любого крика. Он был как загнанный зверь, но зверь, который хотел выбраться из клетки. Пусть и не зная как.

Пока Оттавио бился со своими демонами, мы с Луи и Марко погрузились в иной ад — ад планирования. Кабинет в палаццо превратился в штаб. Карта резиденции Брагадина (набросанная по смутным описаниям и наблюдениям приближенных Марко), планы этажей, расписание охраны. Каждый вечер мы ломали головы:

Как проникнуть в кабинет? Через окно второго этажа со стороны запущенного сада? Или через потайной ход, о котором ходили слухи среди старых слуг? (Марко скептически хмыкал: «Слуги болтают, синьор. Брагадин не дурак, такие ходы он либо замуровал, либо заминировал ловушками.»)

Что искать? Шифры? Списки агентов? Переписку с Морозини? Документы о поставках оружия или подрывных материалов во Францию? Марко был категоричен: «Такие бумаги не лежат под стеклом на столе, ваше сиятельство. Сейф? Тайник в полу? За панелью? За картиной? Времени на поиски — минуты. Одна ошибка — и…» Он провел пальцем по горлу. Жест был красноречивее слов. Смерть.

Как уйти? Чисто и быстро. Вариантов отступления было еще меньше, чем путей проникновения. Каждый просчет, каждая лишняя секунда — фатальны.

«Миссия самоубийственная, Лео, — как-то вечером мрачно констатировал Луи, разглядывая очередной безнадежный набросок. — Но черт побери, аж мурашки по коже!»

Марко лишь кивал, его каменное лицо было непроницаемо, но в глазах читалось то же напряжение. Мы все понимали степень риска.

И тут возник вопрос, который мы все подсознательно откладывали: Катарина. Оставить ее одну в палаццо с Оттавио? Да, юнец старался, да, он был сломлен и напуган. Но… доверия еще ноль. Один срыв, один приступ старой наглости в пьяном угаре (а Луи строго-настрого запретил ему пить, но кто знает?) — и мы вернемся к кошмару. Оставить ее одну — тоже не вариант. Слуги — слугами, но защитить от целенаправленной угрозы?

Луи, развалившись в кресле и потирая виски, вдруг хлопнул себя по лбу. «Черт возьми! Кларисса!»

Мы уставились на него.

«Кларисса Манферди! — пояснил он, оживляясь. — Любовница нашего дорогого Пьетро Дзено. Ходят упорные сплетни, что она в последнее время избегает шумных сборищ, предпочитает уединение… Видимо, — он многозначительно постучал пальцем по животу, — ждет прибавления. Дзено ее обожает, держит в золотой клетке, но она умна и добра. И, кажется, скучает. А Катарина… начитанная, тихая… Идеальная компания для дамы в… деликатном положении!»

Идея была блестящей в своей простоте. Я немедленно схватил перо и написал Дзено — не напрямую о миссии, конечно, а о том, что юная подопечная графа, скромная и образованная девушка, возможно, скрасит одиночество синьоры Манферди, если та не против компании на денек-другой.

Ответ пришел не от Дзено. Пришел изящный конверт с тонким цветочным ароматом и уверенным женским почерком. От синьоры Клариссы Манферди.

«Дорогой граф де Виллар! Ваше предложение — как глоток свежего воздуха в моем нынешнем затворничестве! Я буду сердечно рада обществу вашей юной подопечной. Рассказы о ее любви к книгам тронули меня. Жду синьорину Катарину к завтрашнему обеду. С удовольствием приму ее у себя с ночевкой. С искренним уважением, Кларисса Манферди.»

Мы выдохнули хором. Дело было сделано. И сделано элегантно.

Катарину, слегка ошеломленную внезапным приглашением в высший свет (пусть и в камерной обстановке), быстро собрали. Луи, с присущим ему внезапно проснувшимся великодушием, нагрузил ее корзиной самых изысканных сладостей из лучшей кондитерской Венеции. Я добавил небольшой, но изящный флакон духов Елены, который захватил с собой в ссылку — идеальный подарок для будущей матери. Катарина, смущенная и немного напуганная, но тронутая заботой, уехала в сопровождении надежного слуги Марко и письма от меня к Клариссе. Палаццо опустело.

Оттавио остался один. Мы видели его растерянный взгляд, когда Катарина уезжала. Было в нем что-то… потерянное. Как будто его последняя связь с возможностью искупления (пусть и через избегание) уплыла. Мы дали ему четкие инструкции: сидеть тихо, никуда не выходить, никого не впускать, не пить. Марко оставил пару своих самых непроницаемых людей присматривать. На большее времени не было.

Вечер сгустился над Венецией, когда мы — я, Луи и Марко — вышли из палаццо. Не в парадных каретах, а в темной, ничем не примечательной гондоле, нанятой Марко через третьи руки. Мы были одеты не по-праздничному — темные, удобные камзолы, крепкие сапоги. Ни украшений, ничего лишнего. Лица напряжены. Воздух был влажным, тяжелым, предгрозовым. Фонари на каналах