Джентльмены предпочитают русалок - Х. П. Мэллори

Взгляд Мары устремляется вверх, а брови приподнимаются.

— Мужчина — человек дал отпор Каллену?

— Ну, не с легкостью, но да.

Она снова смеется, и на этот раз смех чуть громче. Звучит чуть дольше.

— Этот человек, должно быть, действительно любит тебя, если он готов сражаться с Калленом за тебя, — она делает глоток молока. — И имеет мускулы в придачу.

Я не отвечаю, просто хмуро смотрю в свою чашку. Сойер меня не любит. По крайней мере, он не ведет себя так, будто любит — может, он любил меня до того, как узнал, кто я на самом деле. Но была ли это тогда любовь? Мне больно даже думать об этом, потому что он замечательный человек, даже если он упрямый и раздражающий.

— Ну, думаю, теперь, когда я здесь и в обозримом будущем никуда больше не пойду, ты должна показать мне этот свой человеческий город, — говорит Мара, ее голубые глаза сияют, как пруды на ярком солнце. — Думаю, мне хотелось бы узнать, почему ты так любишь Шелл — Харбор.

Обычно я ухватилась бы за возможность показать Маре окрестности. Здесь так много очаровательных кафе и магазинов, и я знаю, что ей бы очень хотелось прогуляться по длинному извилистому пляжу, хотя я полагаю, что большую часть этого она уже видела. Затем я думаю о плакатах по всему городу и жестоких взглядах людей.

И все же мне не нравится идея прятаться в собственном городе. Статья фальшивая, а плакаты ничего не доказывают, и я смогу спокойно гулять по городу, в котором живу. Ложь меня не пугает. И я могу только надеяться, что шериф или, может, его заместитель убрали плакаты, как и обещали.

— Ева? — спрашивает Мара, как только замечает мои колебания.

— Эти плакаты, — начинаю я.

— Неправда, — отвечает она.

— Но люди здесь этого не знают.

— Так ты собираешься оставаться в своем доме до конца жизни? — спрашивает она, хмурясь. — Прятаться.

— Нет, — отвечаю я.

Она кивает.

— Я думаю, тебе было бы хорошо пройтись, а мне нужно отвлечься.

Учитывая, через что она прошла, я не могу сказать «нет». Я дарю ей добрую улыбку и встаю на ноги.

— Хорошо, — мягко говорю я, — мы можем отправиться в город, и я покажу тебе свое любимое место у воды.

Она кивает.

— Хорошо, — это ее единственный ответ, а затем она допивает остатки чая двумя большими глотками.

У меня нет подходящей обуви, кроме пары дешевых шлепанцев, которые я нашла в магазине в городе. Я предлагаю их Маре, но она отказывается, и тогда мне приходится мягко напомнить ей, что это человеческий обычай носить что — то на ногах в общественных местах.

Она ворчит, но принимает шлепанцы, надевая их с небольшим трудом. Они выглядят глупо, они слишком малы, и ее пятка торчит сзади, но они сойдут.

Как только мы выходим на улицу, нас окружает прохладный морской воздух. Несмотря на то, что мы не у океана, я все же живу достаточно близко, чтобы чувствовать запах соли и почти ощущать ее вкус.

Мы с Марой бредем бок о бок по улице. Она вытягивает руки и зевает, хотя в ее шагах появляется плавность, которой раньше не было. Она все еще немного шатается на ногах, но я списываю это на то, что она не привыкла к суше, а не на длительные боли от ее пути сюда.

Только когда мы добираемся до пляжа за городом — области, которую я обнаружила ранее, — глаза Мары по — настоящему загораются, и она бежит оставшуюся часть пути. Она полностью игнорирует ступеньки и скатывается по травянистому берегу, смеясь, когда ее ноги касаются песка. Приятно снова видеть ее счастливой, заботы Каллена и Корсики пока отступают.

Она сбрасывает туфли, и через минуту я присоединяюсь к ней, встаю на колени на маслянистом песке и впиваюсь пальцами в его мягкость. Тут крошечные ракушки и кусочки водорослей, запеченные на солнце. Мое место, выступающие каменные пруды, лежат прямо впереди.

В конце концов, Мара садится, стряхивая песок с волос. Она сидит какое — то время, а потом смотрит на меня, и ее глаза снова становятся печальными.

— Перед тем, как меня изгнали, я все время думала, что я могу просто объяснить Каллену, что как только у тебя в голове появляется идея, например, о побеге, тебя уже не отговоришь. Я подумала, что если он позволит мне объяснить, и если он увидит бесполезность попыток остановить тебя в твоих поисках чего — либо, он поймет и, возможно, проявит ко мне снисхождение, — она поворачивается, чтобы посмотреть на спокойное море, которое беспокоил только бриз. — Конечно, я знаю, что это глупо, потому что, как только Каллен примет решение, никто не сможет его изменить, — она небрежно пожимает плечами, но на ее лице появляется хмурое выражение. — Море отсюда такое красивое, тебе не кажется?

— Красивое, — соглашаюсь я, — а ночью еще лучше.

Мы долго сидим в тишине, глядя на море, сидя бок о бок. Затем я встаю, выпрямляюсь и протягиваю руку Маре.

— Идем, по пути в город мы можем пройти мимо каменных прудов. И я не могу дождаться, когда ты попробуешь нечто, называемое шоколадным пирожным.

Я полна решимости повеселиться сегодня, несмотря на то, что в последнее время все против меня. Улыбаясь, я поднимаю Мару на ноги.

— Что такое пирожное?

— Это хрустящее слоеное тесто, иногда с начинкой из фруктов, заварного крема или шоколада. Шоколад как… забудь. Будет лучше, если ты попробуешь это сами. То, как я описываю это, не соответствует действительности.

Теперь заинтригованная, Мара рада следовать за мной. Мы обходим круглые бассейны, наполненные морской живностью, и она останавливается, чтобы окунуть руку в воду. Теперь ее улыбка становится немного легче. Когда она вытаскивает руку, вместе с ней появляется маленький краб — отшельник, ползущий по ее руке со своей крученой ракушкой. Она осторожно снимает его с плеча, чтобы вернуть в воду, погладив.