Дотла - Анна Эйч

― Отлично! Так, может, пойдёшь к нему, попросишь научить тебя всему? ― выплюнул он очередное оскорбление и притянул меня к машине.

Стас так резко толкает меня к пассажирской двери, что я больно врезаюсь боком, и громко рявкает:

― Садись!

Я перестаю смеяться, трогаю своё запястье и понимаю, что на нём остались синие следы. Синяки! Нет, не от дикого секса или экспериментов в стиле «Пятьдесят оттенков серого», а следы от рук моего парня, который приревновал меня к одногруппнику, который просто рассказал мне о возможной летней подработке и у которого даже девушка есть.

― Ты что творишь? У меня руку аж сводит! ― попыталась я воззвать к его совести.

― Сядь в машину, сказал! ― повторил он и так же яростно и громко хлопнул дверью.

Я медлила. Мне хотелось проучить его, развернуться, уйти на остановку или вызвать такси, но что-то мне подсказывало, что он не даст этого сделать. В этот раз я спускаю ему это с рук, сажусь и решаю, что позволю довезти меня до общежития, а, когда он успокоится, мы поговорим о произошедшем.

[1]4 Leica — фотоаппараты, которые выпускает одноимённая немецкая компания Leica Camera AG.

[2]5 Чайник (сленг) ― так официанты называют чаевые.

Глава 25

Феникс

Стас

Пять месяцев назад

«Это было слишком, Куртов!»

Думаю я, лёжа на своей кровати и гипнотизируя потолок уже минут двадцать. Ревность ― это монстр, который захватил мою душу и, к сожалению, руки. Когда Вика говорила с этим своим Женей о работе в ресторане, я увидел красноречивый взгляд и невербальные признаки симпатии из разряда «случайно коснулся плеча», «игриво дёрнул за прядь». Меня окатила волна холодного бешенства, и я забыл, что любовь — это не о владении, а о доверии. Какой же я идиот! Наговорил ей грубостей, да ещё и закрепил это отметинами на её нежных руках. Я не контролировал свой гнев и, конечно, не хотел сделать ей больно, и, когда направил в машину, просто хотел побыстрее свалить оттуда. Только вот сделал я это как настоящий дикарь. Впечатал её в дверь, будто она была предметом, а не девушкой, которую я… без которой не могу.

Честно сказать, я не злился на неё ― только на себя. Ведь ещё месяц назад должен был закончить наши отношения, даже не стал пресекать свои вредные привычки, только бы не выдать своё увлечение ею. Но всё пошло не по сценарию: стоит мне с ней остаться наедине, как все мои обещания быть плохим парнем, расстаться с ней так, чтобы не подошла ко мне и на пушечный выстрел, идут прахом. С ней я превращаюсь в ручного котёнка, меня выключает, когда она тихо зовёт, обнимает, целует, стонет подо мной или мирно сопит на моей груди.

И вот я вижу её с потенциальным кандидатом на её разбитое, после меня, сердце. И, б*ять, я не готов к такому! Просто, сука, не готов! Пелена ярости застелила мне глаза, и дальше всё было как в плохом кино. Я и так неуравновешенный в последнее время, потому что ночи напролёт работаю над вопросами Костенко, а после ищу зацепки в причастности его к смерти мамы. Из-за всего этого дерьма я вообще не сплю, постоянно закидываюсь бодрящими таблетками и плохо соображаю.

«Нужно брать себя в руки и срочно всё исправлять!».

И начну с Кузнечика. Или оставить всё как есть? Отличный шанс порвать на этой ноте и больше не переживать из-за этой огненной головы, сводящей мня с ума. Но это же был её день рождения! Тот самый день, который должен быть наполнен смехом и радостью. Она всю жизнь будет вспоминать, как отвратительно встретила свой двадцать один год. Не так и не сейчас нужно это заканчивать. Ещё один день, неделю. Ещё немного подышать её грейпфрутовыми волосами, сгореть на её мягких губах, зарыться в сливочную кожу и стонать от разливающегося горячего удовольствия, пока моё сознание не унесётся куда-то в страну снов.

«Прости меня, Кузнечик, но я не готов тебя пока отпустить».

* * *

Я стою у двери её комнаты с букетом пышных пионов, из-за которых меня даже не видно. Свою гордость и ревность я закопал ещё у дома ― сюда пришёл валяться в ногах и сделать всё, чтобы меня приняли обратно.

― Кузнечик… ― нежно прошептал я, как только дверь открылась. ― Я полный мудак!

― Не могу этого отрицать, ― безразлично ответила она, сложив руки на груди. ― Чего пришёл?

― Мириться. ― я улыбнулся и тут же понял, что сегодня только моего обаяния не хватит, чтобы переломить ход событий.

― Это тебе, ― добавил я и протянул ей пионы.

Она даже не шевельнулась ― не приняла букет, просто стоит, подпирая косяк двери, и сжигает меня взглядом.

― Что мне сделать? ― почти шепчу я. ― Что мне сделать, чтобы ты меня простила?

Она продолжала молчать, моя огненная девчонка просто мастер в этом деле ― заставить меня нервничать, в ногах валяться, беситься и бесконечно проклинать себя, потому что она молчит! Просто молчит, испепеляет меня заживо моей же виной. Как же хочется, чтобы она заговорила, накричала на меня, дала пощёчину, да хоть что-нибудь!

― Кузнечик, не молчи… ну… ну скажи мне, какой я придурок, заряди мне по роже, ведь я всё это заслужил, но только не молчи.

Я падаю на колени. До чего докатился! Бросаю букет на пол и обхватываю Вику за талию: невыносимо видеть её и не касаться. Утыкаюсь лбом в живот, и сейчас мне плевать, что я делаю это, по сути, в коридоре общежития и любой может увидеть.

― Малышка, я просто… не знаю, по-мужски накрыло, понимаешь? Ещё когда парковал машину, вскипел, когда к тебе тот гондон у входа клеился, потом этот твой Женя.

― Господи, какая разница, кто ко мне клеился? Просто мужик решил, что я одна. Сказала, что с парнем, он и без твоего присутствия всё понял, ― недоумевая, психанула Кузнечик, продолжая стоять в закрытой позе. ― Вставай!

Она вырвалась из моих рук и пошла вглубь комнаты. Я выдохнул и поплёлся за ней. Маленькая победа: она хотя бы впустила меня в комнату.

― Зачем тебе это, Вика? Работа, я имею