Кофейные чары Герцогини - Кэлли Рин

Это открытие стало для него исцелением другого рода. Оно смыло последние остатки ядовитой ненависти к дому д’Арнель и наполнило его гордостью за мать. Его собственная боль, его рана, казалось, заживала чуть быстрее от этого понимания.

Прошлое больше не было призраком, преследующим их. Оно стало уроком. Предостережением. И источником силы.

Пока Лира и Жан пробирались через вражеские патрули на пути к Северным хребтам, в Солиндейле продолжалась осада. Бомбардировки стали реже, но это было плохим знаком — это означало, что валерийцы готовятся к решающему штурму.

Элинор, работая на износ, находила силы не только для управления, но и для того, чтобы навещать раненых, говорить с горожанами, укрывающимися в подвалах. Её присутствие стало символом надежды. «Сердце держится», — говорили люди, и это придавало им сил.

Однажды к ней в командную палатку пришла старая женщина, няня, которая когда-то служила ещё при матери Каэлана. Она принесла свёрток — старую, потрёпанную книгу.

— Это дневник моей госпожи, — прошептала женщина. — Беллатрис. Она вела его тайно. Я хранила его все эти годы… Думала, отдать вашему сыну, когда вырастет. Но сейчас, кажется, нужнее вам.

Элинор с благодарностью приняла дар. Ночью, в редкие минуты затишья, она стала читать пожелтевшие страницы. И то, что она узнала, потрясло её до глубины души.

Беллатрис знала. Знала о тёмных планах своего мужа, Орлана. Знала о его сговоре с валерийцами (тогда ещё не такими могущественными) против дома Таргариенов. Она не молчала — она пыталась его остановить. Умоляла, argued, даже threatened раскрыть всё Совету. Именно поэтому то злополучное письмо, отравленное валерийцами для лидера Таргариенов, было перехвачено и подложено ей — чтобы заставить молчать навсегда.

Она была не невинной жертвой. Она была героиней, погибшей, пытаясь предотвратить войну и остановить мужа на тёмном пути.

Элинор плакала, читая эти строки. Она чувствовала странную, мистическую связь с этой женщиной, которую никогда не знала. Они были так похожи — обе полюбили мужчин из враждующего дома, обе пытались принести мир и обе стали мишенью для интриг Валерии.

Она рассказала о дневнике Каэлану, когда сидела у его постели. Он был в сознании, хоть и слабый, яд временно отступил.

— Она… она пыталась спасти его, — хрипло прошептал он, и в его глазах стояли слёзы. — А я… я идеализировал его и винил всех вокруг.

Это открытие стало для него исцелением другого рода. Оно смыло последние остатки ядовитой ненависти к дому д’Арнель и наполнило его гордостью за мать. Его собственная боль, его рана, казалось, заживала чуть быстрее от этого понимания.

Прошлое больше не было призраком, преследующим их. Оно стало уроком. Предостережением. И источником силы.

Пока Лира и Жан пробирались через вражеские патрули на пути к Северным хребтам, в Солиндейле продолжалась осада. Бомбардировки стали реже, но это было плохим знаком — это означало, что валерийцы готовятся к решающему штурму.

Элинор, работая на износ, находила силы не только для управления, но и для того, чтобы навещать раненых, говорить с горожанами, укрывающимися в подвалах. Её присутствие стало символом надежды. «Сердце держится», — говорили люди, и это придавало им сил.

Однажды к ней в командную палатку пришла старая женщина, няня, которая когда-то служила ещё при матери Каэлана. Она принесла свёрток — старую, потрёпанную книгу.

— Это дневник моей госпожи, — прошептала женщина. — Беллатрис. Она вела его тайно. Я хранила его все эти годы… Думала, отдать вашему сыну, когда вырастет. Но сейчас, кажется, нужнее вам.

Элинор с благодарностью приняла дар. Ночью, в редкие минуты затишья, она стала читать пожелтевшие страницы. И то, что она узнала, потрясло её до глубины души.

Беллатрис знала. Знала о тёмных планах своего мужа, Орлана. Знала о его сговоре с валерийцами (тогда ещё не такими могущественными) против дома Таргариенов. Она не молчала — она пыталась его остановить. Умоляла, argued, даже threatened раскрыть всё Совету. Именно поэтому то злополучное письмо, отравленное валерийцами для лидера Таргариенов, было перехвачено и подложено ей — чтобы заставить молчать навсегда.

Она была не невинной жертвой. Она была героиней, погибшей, пытаясь предотвратить войну и остановить мужа на тёмном пути.

Элинор плакала, читая эти строки. Она чувствовала странную, мистическую связь с этой женщиной, которую никогда не знала. Они были так похожи — обе полюбили мужчин из враждующего дома, обе пытались принести мир и обе стали мишенью для интриг Валерии.

Она рассказала о дневнике Каэлану, когда сидела у его постели. Он был в сознании, хоть и слабый, яд временно отступил.

— Она… она пыталась спасти его, — хрипло прошептал он, и в его глазах стояли слёзы. — А я… я идеализировал его и винил всех вокруг.

Это открытие стало для него исцелением другого рода. Оно смыло последние остатки ядовитой ненависти к дому д’Арнель и наполнило его гордостью за мать. Его собственная боль, его рана, казалось, заживала чуть быстрее от этого понимания.

Прошлое больше не было призраком, преследующим их. Оно стало уроком. Предостережением. И источником силы.

Пока Лира и Жан пробирались через вражеские патрули на пути к Северным хребтам, в Солиндейле продолжалась осада. Бомбардировки стали реже, но это было плохим знаком — это означало, что валерийцы готовятся к решающему штурму.

Элинор, работая на износ, находила силы не только для управления, но и для того, чтобы навещать раненых, говорить с горожанами, укрывающимися в подвалах. Её присутствие стало символом надежды. «Сердце держится», — говорили люди, и это придавало им сил.

Однажды к ней в командную палатку пришла старая женщина, няня, которая когда-то служила ещё при матери Каэлана. Она принесла свёрток — старую, потрёпанную книгу.

— Это дневник моей госпожи, — прошептала женщина. — Беллатрис. Она вела его тайно. Я хранила его все эти годы… Думала, отдать вашему сыну, когда вырастет. Но сейчас, кажется, нужнее вам.

Элинор с благодарностью приняла дар. Ночью, в редкие минуты затишья, она стала читать пожелтевшие страницы. И то, что она узнала, потрясло её до глубины души.

Беллатрис знала. Знала о тёмных планах своего мужа, Орлана. Знала о его сговоре с валерийцами (тогда ещё не такими могущественными) против дома Таргариенов. Она не молчала — она пыталась его остановить. Умоляла, argued,