Дар юной княжны - Лариса Шкатула

— Что же нам с ним делать? — проговорил Аренский, склоняясь над поручиком, которому Ольга растирала посиневшие от веревок руки.

— Думаю, пока лучше отвести его в сарай, — предложила Ольга, — а потом попросить у Петра бутылочку самогона, за неимением спирта, чтобы протереть поручику лицо.

— У сарае — холодно. Може… — начал было Петр.

— Нет, не может, — твердо сказал Аренский. — Мы не должны подвергать опасности твою семью. Да и не только семью. Все село. Бандиты вернутся с подмогой, и тогда вас ничего не спасет.

Петр печально покачал головой:

— А як же вы?

— Мы… У нас тачанка. Нам бы только корма для коней. Поможете?

— Подсобим! — повеселел Нечипоренко, словно свалил с плеч тяжелую ношу.

Они осторожно погрузили поручика в тачанку: тот все ещё был без сознания.

— Езжайте без меня, — махнул им Василий, — я пешком приду.

Циркачи, и с ними Катерина, уехали. Аренский обратился к Петру.

— Что с убитыми будем делать?

— Э-э… — Петр поскреб затылок и махнул рукой. — Не май трывоги, поховаем сами.

— Часть оружия мы заберем, — решил хозяйственный Василий, — теперь, когда у нас есть транспорт… Пара полушубков не помешает — поручик раздет; да и вдруг где в лесу или в поле заночуем.

— Звисно, у дорози усе потрибно.

Между тем тачанка остановилась на минутку у дома Катерины, откуда она вынесла кусок белого материала, и наконец въехала в знакомый двор. Осторожно сняли раненого и внесли в сарай. Катерина споро насыпала соломы, подстелила коврик из циркового реквизита. Прибежала Любава Нечипоренко, принесла из материнских запасов четвертушку самогона и протянула Катерине.

— Мамка каже, удосталь чи ни?

— Доволи, кажи мамке спасыби. Любава скосила глаз на поручика.

— Иды, — поторопила её Катерина, — це не гарна картина.

Девочка разочарованно вздохнула и пошла со двора.

Катерина развернула белый лоскут, оказавшийся простыней, и стала рвать его на полосы.

— Чому ты думаешь, шо у його зломаны ребра? — спросила она Ольгу, продолжая начатый по дороге разговор. Они незаметно для себя перешли на "ты", породненные первым боевым крещением.

— Он стонет и вздрагивает, когда мы к ним прикасаемся.

Ольга намочила небольшой кусок материи в самогоне и стала осторожно протирать поручику лицо. Он очнулся, застонал и спросил по-французски:

— У э муа?[16]

— Ше мез ами[17], — ответила Ольга.

— Пуркуа иль мэ трэ дифисиль де суфле?[18]

— Иль мэ самбль ке ветр кот э кассе.[19]

Поручик стиснул зубы, стараясь не стонать.

— На якой мове вин размовляе? — шепотом спросила Катерина.

— На французском, — ответила Ольга.

"И правда, — тут же подумала она, — почему он разговаривает по-французски? Вроде похож на русского. И мундир наш".

Спросила на всякий случай:

— Как ваше имя? Вы по-русски понимаете?

— Конечно, — попытался улыбнуться он. — Я и есть русский. Наверно, глупо, но я никак не мог понять, куда попал, и не придумал ничего лучшего… А звать меня — Вадим Зацепин. Извините, что лежу в присутствии женщин… Скажите, а почему мне так знакомо ваше лицо?

— Потому, что мы вчера с вами видались. Помните, на опушке леса: у нас была репетиция.

— А-а, вы та амазонка из цирка.

— Помолчите, мы должны вас осмотреть.

— Не надо этого делать, — забеспокоился он, — в ближайшее время я не собираюсь ходить по проволоке. Немного полежу, приду в себя, и все пройдет!

— Как ты думаешь, Катюш, — Ольга подмигнула Катерине, — он стесняется или боится?

— Е мала боязнь.

Поручик обиженно моргнул. Молодые женщины осторожно расстегнули его китель и тихо ахнули: вся грудь была в синяках и кровоподтеках. Бандиты, видимо, били его ногами. Катерина покачала головой и буркнула:

— Звиры!

Ольга осторожно тронула пальцами грудь Зацепина. Он дернулся и хрипло выдохнул: