Витамины любви, или Любовь не для слабонервных - Анна Макстед

В-восьмых, надо накрасить губы светлой помадой (мама посоветовала розовую), надеть юбку и туфли на высоких каблуках.

В-девятых, открыть вино, подать японские рисовые крекеры на красивом блюде.

И десятое обязательно (!) выключить телевизор до прихода гостей.

Не буду утверждать, что мать рассказывала все именно в такой последовательности. Но самую суть вроде я запомнила. Правда, я так и не поняла, чем приложение невероятных усилий отличается от создания видимости невероятных усилий. И еще. Телевизор я не смогу выключить никогда. Он же мой друг. Чем же тогда заполнять паузы в разговоре? Можно, наверное, просто убавить звук.

Хотя нет, я постараюсь во всем следовать этим правилам. Сделаю все так, как она посоветовала, даже телевизор выключу. Почему бы не попробовать разок? Не умру же я от этого.

Мне захотелось выказать маме свою благодарность. Но только без поцелуев и объятий. Поэтому я сказала, тщательно подбирая слова:

— Спасибо за помощь. — И добавила: — Скажи, может, надо тебе помочь, сделать что-нибудь для бабушки Нелли? Ее дом хорошо защищен? У нее в кухне прочная дверь? Многие считают, что, когда уходишь из дома, достаточно запереть только двери. Но окна и форточки тоже надо запирать. Иначе преступник может через форточку открыть окно и забраться в дом. А блокировка на крышке почтового ящика у нее стоит? У воров сейчас модно вытаскивать ключи со столика в прихожей, пропихнув удочку в щелку почтового ящика. Если стоит стандартный почтовый ящик, нет ничего проще. Обычно они таскают ключи от машины, но с таким же успехом они могут войти и в дом. Нужно поставить на бабушкин ящик блокировку, тогда можно будет ввести удочку внутрь, но достать что- нибудь обратно будет невозможно, потому что крышка захлопнется. Можно сделать еще много чего, например, поставить на дверь врезные болты и крепежные полоски. Дом у нее на сигнализации? Надо прочитать то, что напечатано в ее контракте с охранной службой мелким шрифтом, там что угодно могли написать. А ты договорилась, чтобы ей больше не носили молоко? Ну, пока она будет в больнице. И еще: в доме должен иногда гореть свет, всю ночь, чтобы создать видимость присутствия. Надо задернуть шторы, хотя бы на первом этаже. На пристройке к ее дому плоская крыша, это слабое место с точки зрения безопасности. У нее, кстати, возле дома не валяются садовые лестницы? А то…

Я умолкла, потому что у мамы был какой-то странный вид. Как будто ей надо было что-то сказать, но она боялась меня прервать. Я нервно улыбнулась и вопросительно подняла брови.

Она вертела на пальце свое обручальное кольцо, все быстрее и быстрее.

— Разве я тебе не говорила? Наверное, забыла. Восемь месяцев назад бабушку Нелли перевезли в дом престарелых.

Нет, она не забыла. Это я забыла. Поразительно, сколько важных новостей влетает и вылетает из моих ушей, не задерживаясь.

— Ну да, конечно. — Меня бросило в жар. Во рту пересохло. Странно, как я могла забыть про дом престарелых. Я помню, когда узнала, что ее туда отвезли, то много думала об этом. Ну, много для меня. Если честно, я не любительница размышлений о моих взаимоотношениях с родственниками и их делах. Зато меня может неделями занимать всякая ерунда. Например, я услышала песню: «О Сюзанна, не плачь обо мне, я уехал в Алабаму с банджо и на коне!» Эту песню исполняла пластмассовая игрушка Джуда, и вдруг эти слова ни с того ни с сего привязались ко мне. Я подумала, какого черта Сюзанна должна тратить время на грусть по явному идиоту, который, унося ноги в Алабаму, самонадеянно полагает, будто она обезумела с горя? Да она наверняка была рада-радешенька узнать, что он убрался вместе со своим банджо и сомнительными перспективами найти работу в музыкальном бизнесе. Эта Сюзанна — представляю ее себе, скромную блондиночку, в клетчатом передничке, — наверняка была слишком хорошо воспитана и не могла сказать ему, что и его игра на банджо, и он сам вызывают у нее отвращение.

Не знаю, зачем я забиваю себе голову такой чушью. Но в промежутках между огорчениями по поводу воображаемых Сюзанн я все же ду мала и о бабушке, и о доме престарелых. Об этом не принято говорить, но ведь ясно, что ее переезд свидетельствовал о скором конце бабушки Нелли. И хотя Габриелла утвержает, что сотрудники таких заведений вовсе не такие злые и безответственные люди, какими я их себе представляю, и что в больнице, где ее мама лежала с пневмонией, были чудесные, добрые и заботливые медсестры, я не могу забыть рассказ Мартины. Когда ее старенький дядя стал жертвой болезни Альцгеймера, и Мартина пожаловалась медсестре, что он ее не замечает, та ответила: «А я его как потяну за нос, так он сразу обращает на меня внимание!» Услышав такое, трудно поверить, что весь медперсонал — последователи Флоренс Найтингейл[6]. Пусть у нас с бабушкой Нелли в прошлом не все было гладко, но мне страшно было думать, что она отдана на милость чужих людей. Наверное, поэтому я быстренько стерла воспоминания, о ее переезде из памяти.

— Но… — заговорила Анжела, — тут… тут… тут кое-что ты могла бы сделать… если… если… если захочешь. Я знаю, что бабушка Нелли была бы в восторге. — Мне стало не по себе. Мать начала заикаться от общения со мной! Ее, наверное, повергло в шок то, что я забыла, что ее мать в доме престарелых.

— Я готова. Что надо делать?

Мама деликатно кашлянула, поднеся кончики пальцев к накрашенным перламутровой помадой губам.

— Она очень хотела бы, чтобы ты навестила ее в больнице.

— Да какой разговор! — бодро проговорила я. — В любое время, когда скажешь, я с радостью!

Боги, помогите мне! От стыда за свою забывчивость я готова была провалиться сквозь землю.