Неподходящая - Юлия Резник

Она трясёт головой, отгоняя захлестывающие эмоции.

– Слушай, все не так, как ты думаешь, – я знаю, что это бесполезно, но просто не могу не попытаться донести до матери ситуацию такой, как ее вижу я!

– Ах, не так?! – ее голос срывается на фальцет. – Тогда объясни, почему у меня за спиной все опять шепчутся?! Почему? За что? Разве я плохо тебя воспитывала? Разве…

Не даю ей договорить! Обвинения, брошенные в мой адрес, настолько несправедливые и беспочвенные, что меня охватывает глухая злоба.

– Ками пострадала! – кричу я. – Я действовала как мать. А не как послушная кукла, которой всю жизнь велели сидеть и не отсвечивать.

Мама округляет губы, набирая в грудь воздух для очередной тирады, как тут раздается громкий щелчок замка. Я в ужасе оборачиваюсь. На пороге стоит Адам. Не замечая нас, углубившихся в зону кухни, он ставит пакеты из супермаркета на пол, сбрасывает пиджак с широченных плеч и стаскивает туфли.

Сглотнув, делаю шаг вперед.

– Баклажаны были вялые. Я не стал их брать, ничего? – улыбается Адам, протягивая ко мне руку, и, наконец, замечает посторонних. Мама замирает. В её взгляде – не просто удивление. Там натуральный шок. Медленно, с поразительной ясностью она осматривает Адама с головы до ног, затем переводит взгляд на меня, скользит по брошенному пиджаку и злосчастным пакетам. И такое в ее глазах, что мне становится безумно жаль. Жаль, что я стала для матери таким горьким разочарованием.

– Добрый вечер, – нарушает тишину Адам. В очередной раз поражая меня своим воспитанием.

– Вечер… добрый, Адам, – лепечет мама. – Нас представляли.

Адам чуть кивает. В его голосе столько сдержанности и достоинства, что мне хочется взять взаймы…

– Очень рад вновь вас видеть, Наиля Расуловна.

Мама старается держаться. Комкает в руках скучное наглухо закрытое платье. В ужасе косится на мой достаточно фривольный домашний наряд – топик и шаровары, и делает шаг вперед, чтобы прикрыть меня от мужских глаз. В носу мучительно щиплет. Мама-мама… Он все уже видел. Мне очень жаль, что я снова тебя разочаровала. Но черт его подери, это только моя жизнь! Разве я не в праве сама выбирать, какой она будет?

– Ч-что это все означает? – ломкий голос матери под конец срывается. Она захлебывается осуждением, но в то же время… В ее глазах мелькает что-то неожиданное... Возможно, надежда? О, нет!

– Мы с Адамом встречаемся, – говорю я, рубя ее на корню.

Мама отступает на шаг, кивает. В попытке переварить мои слова, кусает губы.

– Ясно. Это, конечно, немного странно… Учитывая историю с твоим отцом, – мама пытается улыбнуться, но ничего не выходит. – Так, а… свадьба когда?

Я резко отворачиваюсь.

– Мы не ставим перед собой такой цели, – мягко замечает Адам.

– Как это? – Губы мамы дрожат. В её взгляде столько чувств! Столько боли, уязвлённой гордости и страха – перед тем, что теперь подумают люди, знакомые, соседи, да кто угодно. Сколько раз я уже проходила через это, и всё равно ее разочарование каждый раз причиняет мне боль. Так, может, хватит? Может, с этим пора завязывать?

– Вот так. Мы просто встречаемся. Сама же говорила, что после всего никто не возьмет меня замуж. Не ставить же на себе крест.

Я жестока? Да. И к матери, и к Адаму. Но это все от нестерпимой боли, что раздирает грудную клетку. Я сломлена. И мне хочется крушить все вокруг, чтобы всем было так же плохо, как мне.

– Ты что?! – не верит она. – Ты понимаешь, что ты творишь, дочка?

– Понимаю, – выдыхаю я. – Я просто живу. Как все.

Наступает тишина. Такая плотная, что в ней увязаешь. Мама медленно оборачивается к Адаму и какое-то мгновение просто смотрит. В её глазах борьба. Между желанием осудить и страхом выступить против мужчины, даже если он годится ей в сыновья.

– Ты должна это прекратить, – так и не решившись обратиться к Адаму, мама вновь оборачивается ко мне. – Сейчас же. И я сделаю вид, что не видела этого. Умоляю!

– Нет, – шепчу я.

– Тогда знай, что ты нам больше не дочь.

В голосе матери опять звенят слезы. Я киваю.

– Хорошо. Прощай.

Недоверчиво качая головой, мама пятится к двери. Адам порывается что-то сказать, но, видно, так и не найдя слов, предлагает нейтральное:

– Разрешите, я хотя бы вас отвезу.

– Я с водителем.

Мама уходит в такой растерянности, что даже забывает прикрыть за собой дверь. В душе обливаясь слезами, я подхватываю с пола пакет, чтобы оттащить продукты в кухню, и тут приходит курьер.

Пока Адам расплачивается, я набираю в кастрюлю воды и, как ни в чем не бывало, принимаюсь готовить ужин. Ками, которая все это время молча наблюдала за разыгрывающейся драмой, порывается мне помогать. Я себя почти ненавижу за то, что опять подвергла мою девочку стрессу.

– Умничка. Только осторожно, хорошо? Не порань пальчик.

– Это детская посудка, – фыркает Ками. – Она не режется.

Ужин проходит в напряжении. Я чувствую, что у Адама ко мне куча вопросов. И очень благодарна ему, что он не берется их задавать, пока Камила бродит где-то поблизости. Самой мне эта отсрочка дается ой как непросто. Мое сердце обливается кровью. Я вся – открытая рана, да… И пусть в глубине души я все-таки понимала, что рано или поздно мне придется выбрать, я и подумать не могла, какую боль мне это причинит.

– Зачем ты так? – спросил Адам, когда Ками, наконец, угомонилась.

– Как так?

– Жестоко. Будто то, что происходит между нами… – он поиграл желваками, подбирая слова, – какая-то грязь.

– Я так не говорила.

– А что ты сказала?

– Вроде бы все, как есть. Ни в чем не соврала. Или, может, ты хочешь на мне жениться, а я не в курсе?

Адам поджимает губы, и на секунду его смуглая кожа на скулах темнеет от прилива крови. Мои губы кривятся в насмешливой улыбке, я отворачиваюсь, чтобы он ее не увидел. Не хочу представать перед ним такой – озлобленной и циничной. Ясно же – Адаму нечего мне сказать, и он терзается от этого, будучи