Тайный ребёнок от Босса - Ани Марика

«Альховская Дарья — это Калинина Дарина».

Кажется, я прочёл это предложение несколько раз, прежде чем до меня дошёл смысл написанного. Я перевёл взгляд на стойку, за которой приступали к работе мои две помощницы. И обе преданны не мне.

Галина Павловна отпираться не стала. Она сразу рассказала, зачем и почему сделала это. Всячески выгораживала Валерию, говоря, что Ланская ни о чём не знала.

Альховская же, поняв, что её раскрыли, набросилась с обвинениями. Она винила меня в смерти родителей и не сдерживалась в выражениях. Девчонка понятия не имела, как всё было на самом деле. Саму аварию помнила плохо.

Дарья совершенно не хотела слушать меня. Любые мои слова воспринимала как очередную порцию лжи. В конечном итоге, психанув окончательно, попыталась напасть с канцелярским ножом.

Пришлось скорую вызывать и отправлять девчонку лечить нервы. А мне искать Ланскую и исправлять собственный косяк…

Очередной рабочий день подходит к концу. Жуткое похмелье, сросшееся со мной за последнюю неделю, слегка отпускает. Зато на его смену выходит долбанное чувство вины и сводит меня с ума.

Спускаюсь на этаж ниже. Это уже в ритуал превращается.

Приёмная Рахлина с очередной временной помощницей. Подъезд у дома с тёмными окнами на шестом этаже. Бар. Любой, где наливают в неограниченном количестве.

А утром — день сурка. Барабаны в голове, вертолёты перед глазами. Аспирин в стакане. Холодный душ.

Выйдя из лифта, я даже не сразу верю собственным глазам. Запинаюсь и таращусь на мою рыжую девочку. Бледная, уставшая, немного схуднувшая. Но она здесь. Вернулась. Домой собирается.

Ланская перекручивает тумблер на максимум, врубая холодную стерву. Словами бьёт. Всем своим видом показывает, насколько она сильная, деловая и независимая.

— Не стоит. Здесь камеры ведут круглосуточную запись, — выплёвывает, отшатываясь.

— Хорошо. Поговорим в другом месте, — отступаю и жму кнопку вызова лифта.

— Я наговорилась, Роман Геннадьевич. И вы всё сказали. Мне пора домой, — идёт ко второму лифту. Перехватываю за запястье и тяну в приехавшую кабину. — Что вы делаете?! Перестаньте!

Как только двери закрываются, останавливаю лифт стопером. Запираю сопротивляющуюся женщину в углу. Лера вся раскраснелась, ладонями в грудь упирается. Злится и смотрит с ненавистью.

— У меня клаустрофобия. Мне не хватает воздуха. Отойди!

Вижу, что дышит тяжело, и отступаю.

— Я мудак, Лер. Не верил ведь словам Аверина и записям, которые он нашёл. До последнего не верил. Думал, мы поговорим, ты рассмеёшься мне в лицо и расскажешь свою версию. Или хотя бы удивишься. Но ты не отрицала.

— Я думала… — Ланская замолкает, прикусив губу.

— Думала, я разозлюсь, что ты копалась в деле Калининой?

— Да. Ты заставил меня подписать договор о неразглашении...

— Или думала, я узнал о нашем ребенке? — спрашиваю совершенно спокойно.

У Леры глаза от ужаса расширяются и дыхание сбивается. Вся показная уверенность, упрямство и сила сдуваются, выпуская наружу ранимую и испуганную девушку.

— Значит, второе, — пячусь к другому краю кабины, прячу руки в карманы брюк.

Лифт издаёт первый звонок, напоминая о себе. Женщина вздрагивает, себя обнимает.

— Как… Как… — заикается и, жмурясь, тяжко выдыхает.

— Как узнал? Я всю эту неделю тебя искал, Лер. Под окнами тебя караулил, от сестры твоей выслушал и с родителями познакомился. Они у тебя замечательные, рыжая. Так защищали твою личную жизнь, — усмехаюсь, вспоминая, как меня чуть с лестницы её отец не спустил. — Твоя сестра обмолвилась, что из-за дурацкой работы ты попала в больницу. Вот я и позвонил Алевтине Георгиевне, чтобы узнать: в клинике ли ты. А та перепугалась и рассказала про твой уникальный случай и что тебя найти нужно. Сопоставил факты. Забеременеть ты могла только от меня.

— Не факт. Ты не единственный мужчина в моей жизни! — огрызается, смотрит тигрицей, готовой броситься на защиту собственного потомства.

— Ты чего добиваешься, рыжая? Чтобы я ревновать начал или в неверности тебя заподозрил?

— Ничего. Запусти лифт и закончим на этом, — взяв себя в руки, выдаёт Лера. — Оба ребенка мои, и от тебя нам ничего не нужно.

— Почему ты раньше не сказала? Чего ты так испугалась? Неужели я в твоих глазах настолько ужасный человек?

Рыжая опускает глаза на сжатые в кулаки руки. Замечаю слёзы и, преодолев расстояние, обнимаю. Не сопротивляется. Лбом в грудь утыкается.

— Почему ты скрывала? — повторяю вопрос и стараюсь быть мягче. Не хочу, чтобы ей снова плохо стало.

— Ты не хотел детей… Ты безжалостно отправил бывшую на аборт… — едва шелестит самая уверенная в себе женщина. Хмурюсь, но быстро догадываюсь откуда ноги растут.

— Ты подслушивала и мои разговоры?

Лера кивает, но голову не поднимает. Стягиваю с её волос очередную резинку. С наслаждением зарываюсь всей пятернёй в густую шевелюру.

— Так надо было дослушать до конца, рыжая. Милана была беременна совершенно точно не от меня. Она просто искала способ хорошо устроиться, не подумав о последствиях. Как только я предложил ей альтернативные варианты, кроме аборта, она выбрала последний и с радостью прервала беременность.

— Почему ты так уверен, что не от тебя? — спрашивает почти шёпотом, но, наконец, поднимает голову и смотрит сквозь слёзы. — Потому что всегда использовал презервативы? Со мной ты тоже всегда предохранялся.

— Ты опять пытаешься убедить меня в своей неверности? Лер, ты единственная, чью верность я никогда не поставлю под сомнение. Давай начнём всё сначала?

— Уже поставил, когда безжалостно прогнал! — срывается на крик рыжая и тычет в грудь пальцем. — Ты, не разобравшись, бросил мне в лицо: «Всё кончено». О каком начале ты сейчас говоришь, Ром? Что ты хочешь? Снова секс? Увы, я теперь не подхожу для траха. Полный запрет на все девять месяцев. А потом ещё на полгода. Всё и вправду кончено. Поищи кого-нибудь по своему статусу. Кого нынче генеральные директора трахают.

— Плевать на секс, буду дрочить. Мне ты нужна! — перехватываю за руки и свожу их за спиной у женщины, прижимая к груди. — Начнём сначала, Ланская. Со свиданиями, походами в кино и прочей романтической чушью. Дай мне возможность всё исправить и вернуть тебя. Вас.

— Нас?

— Вас, Лер. Я не отказываюсь ни от тебя, ни от ребенка.

Склоняюсь ниже, едва касаюсь её солёных от слёз губ. Действую очень осторожно. Будто по минному полю иду. Ланская молчит, но главное — не отворачивается, не сопротивляется. Янтарём глаз в самую душу заглядывает. Не верит. Как бы убедителен я ни был.

Лифт дёргается и начинает движение. Кто-то запустил его вручную. Как не вовремя. Потому что в грудь мне сразу же две ладони упираются. Отталкивают.

Обижена