От выстрела до выстрела - Юлия Олеговна Чеснокова

Дмитрий отметил, с каким довольством и значимостью Столыпин произнёс последние слова и, успокоенный тем, что разобрался в мучавшем его секрете, не стал задерживать того.

Оля стояла с матерью и сестрой. Те, видимо, подготовляли её к выбору даты венчания, поскольку он подошёл на словах: «Ну да это по весне будет понятнее…».

— Позволите мне забрать ненадолго Олю?

— Петя, кто же тебе запретит? — хохотнула Мария Александровна. — Ты теперь в праве.

— Но не надо забывать спрашивать меня, — напомнила о себе помолвленная.

— Простите, Ольга Борисовна, — поклонился Пётр, не растерявшись, — могу ли я занять немного вашего времени?

— Но только немного, — остро улыбнулась та, помешкав, прежде чем снова подать ему руку.

Они отошли в сторону от посторонних ушей.

— О чём будем говорить? — Нейдгард не давала поймать свой взгляд, бегая им по гостям. — Опять расписывать будущую семейную жизнь?

— До неё у нас дни и недели. Я хотел бы как-нибудь пригласить тебя куда-нибудь, в театр или на прогулку, пока погода позволяет. Что ты предпочитаешь?

— На прогулку. Завтра.

— Завтра я учусь… — Ольга резко перевела на него глаза, блестящие не то азартно, не то свирепо, но явно о чём-то кричащие. — Что?

— Ты хочешь со мной проводить время или нет? Если да, то это нужно делать, когда мне удобно, а не когда тебе угодно. У меня при дворе тоже пока ещё есть обязанности, и если я свободна завтра, значит — завтра.

Столыпин не забывал об их условии, что помолвку Оля может разорвать, если пожелает. Но что делать с завтрашними лекциями? Они до трёх часов будут идти, и две последние, как назло, очень важные, у профессора Меншуткина, по химии.

— Хорошо, завтра так завтра, — сдался он. Оля улыбнулась, сумев скрыть выражение победительницы.

Примечания:

[1] Молодость — это недостаток, который исправляется каждый день (перевод с французского)

[2] За студентами по правилам осуществлялся надзор, они должны были в каждый свой отпуск подавать прошение в университетскую инспекцию с указанием места, где будут находиться

Глава XVII

Когда-то купец Анисим Палкин открыл трактир, прозванный по его фамилии «Палкинъ». Семейное дело передавалось из поколения в поколение, расширяясь, пока очередной Палкин не открыл второе заведение, и в Петербурге оказалось две ресторации: «Старопалкин» и «Новопалкин». Последнее стало модным и популярным, благодаря красивым интерьерам и оригинальному меню, расположенной на последнем этаже кухне, избавляющей посетителей от лишних запахов, приемлемым ценам и известным завсегдатаям. Сюда, на угол Невского и Литейного проспектов, привёл Пётр Олю в один из их совместных выходов. За месяц это был третий раз, когда ему приходилось прогуливать лекции. И если в первый и второй он чувствовал беспокойство, то и дело отвлекался мыслями туда, к университету и знаниям, то сейчас примирился с пропусками, осознав, насколько приятнее проводить ему время с Ольгой, а не в огромных аудиториях, наполненных пёстрой студенческой массой, в которой попадаются и хамы, и недотёпы, и неопрятные, не знающие гигиены типы. А знания — они что? Останутся в книгах, никуда не убегут. Он наверстает.

Столыпин «раскусил» невесту, быстро поняв, что её вспышки капризов — это проверка для него. Он не был уверен, что она сама осознаёт эту причину, но убедился в искусственной намеренности Ольги, когда всякий раз, стоило уступить ей и сделать так, как она хотела, Оля расслаблялась и делалась совершенно простой и милой. Петя никогда не понимал, отчего многие мужчины противятся выполнить какое-то мелкое женское желание, противятся поступиться чем-то ради них, устраивают скандалы, пытаются «воспитывать» и «вразумлять», «дрессировать» жён, ведь стоит быстро и беспрекословно подчиниться — и девушка совершенно преображается, успокаиваясь и ни с чем больше не приставая. Пете, однако, нравилось, когда Оля что-то требует именно от него. Не от другого, не от братьев или отца, а от него — своего жениха. Этим она лишь подтверждала, что в душе, где-то под поверхностью, признала за ним ответственность за себя. Он должен был заботиться о ней, о её развлечениях, радостях и удовлетворении желаний, она вверяла ему себя понемногу, не замечая, как сама себя всё глубже и глубже заводит в эту чащу вроде бы ещё не романтических, но уже не дружеских отношений. И Столыпина умиляло, что Оля в своей девической наивности даже пытаясь быть хитрой не становилась такой, а лишь вредничала и дула губы, если очередная шалость срывалась и Петя не выходил из себя, не злился, не третировал её, а с улыбкой произносил: «Как скажешь, Оленька». Он знал, что рано или поздно, не будучи по природе язвительной и невыносимой, она сдастся и угомонится, превращаясь в чудесную жену. Но это произойдёт только при условии, что он будет идеальным мужем, не подливающим масла в огонь.

Они съели по фирменной котлете «по-палкински» и заказали на десерт пломбир. В зал вошёл большой, тучный человек с одышкой, лет сорока, и, идя мимо их столика, задержался, чтобы поприветствовать Петра и пожать ему руку. Столыпин представил ему Ольгу, поспешив подчеркнуть:

— Моя невеста, Ольга Борисовна Нейдгард.

— Какое дивное создание!

— Оля, это Алексей Николаевич Апухтин, наш с братом знакомый.

— Здравствуйте, — улыбнулась она привычной светской улыбкой, но, когда он удалился, поинтересовалась: — Что ещё за Апухтин?

— Поэт, ты не слышала?

— Нет.

— Меня с ним познакомил Саша, а он завёл знакомство где-то в литературных кругах, не то в одном из журналов, где печатал свои стихи, не то через других знакомых. Алексей Николаевич тоже из Орловщины, приятный человек — захаживал к нам несколько раз.

— Прочти что-нибудь из его стихов, — попросила Оля.

— Это лучше бы вышло у Саши, — попытался отмахнуться Петя.

— Неужели совсем ничего не помнишь? Не верю! Давай же, читай! — она смотрела на него в ожидании. Хотела очередного усилия с его стороны. Или чтобы он развлёк её? Не вспомнит — проявит слабость.

— Сейчас, дай подумать, — сосредоточился Столыпин, ища в памяти хоть слово, чтобы зацепиться и от него уже нанизать строчку за строчкой. Как же там было?.. Глаза Ольги, невероятно голубые от падающего с улицы света, лучились озорством. Глядя в них, Петя ощутил такое блаженство, такую волну теплоты от драгоценного присутствия любимой девушки, что строфа воссоздалась:

Мне не жаль, что тобою я не был любим, —

Я любви недостоин твоей!

Мне не жаль, что теперь я разлукой томим, —

Я в разлуке люблю горячей…

У него сковало горло под конец четверостишья, до того он прочувствовал всё, что было заложено