Триумф в школе Прескотт - Кейтлин Морган Стунич

удерживая на месте свежую бутылку горячей воды. Выкидыш посреди войны банд — это…невозможно. Нантакет, Бернадетт. Ты могла бы быть в Нантакете. Нет. Но на самом деле, вы можете вывести девушку из Прескотта, но не сможете вывести жаждущую шлюху из девушки.

Я бы никогда не смогла там выжить.

Все это дерьмо, этот адреналин, эти опасные мальчики, которые пахнут остреньким и страстью, как я могла уйти от этого? Это буквально в моей крови. Насилие в моей крови. Необходимость победить врагов, которых я вижу, чувствую, ощущаю на ощупь. Куда чаще наши худшие враги нематериальны.

Сомнение в себе. Страх. Неведение.

Аарон открыл дверь пассажирского сиденья, протягивая свою недавно сломанную руку. Немного рано снимать гипс, но я понимаю, почему он снял его. Уязвимость причиняет боль, особенно, если это значит, что можешь не иметь возможность помочь тем, кого любишь больше всего.

Я взяла его вытянутые пальцы и позволила ему помочь мне спуститься из Бронко. Наши тела прижались друг к другу, и я взглянул в его золотисто-зеленые глаза, в которых, словно танцоры, кружились блики цвета, когда холодный зимний солнечный свет падал на его лицо. Воздух был таким свежим, и, несмотря на то, что я вышла из теплой машины, мои губы казались замерзшими и сухими, когда они раскрылись в удивлении.

Я никогда не смогу понять, как Аарону удавалось выглядеть, как ангел, когда на нем были татуировки дьявола.

— Однажды, — сказал он, облизывая губы и посмотрев поверх моей головы.

Я представила, что он смотрел на открытую дверь Бронко на Хаэля на водительском сидении. Аарон наклонил голову, чтобы снова посмотреть на меня. Нам не нужно спешить или скрывать тот факт, что мы здесь. Причина, по которой мы здесь, — это территория Хавок, и она плотно ими контролируется. Члены команды были в каждом здании.

Именно здесь мы прятались, глубоко во тьме и грязи собственного гнезда.

Через шесть кварталов находилась школа Прескотт, окруженная репортерами и заполненная копами. Кто знает, может, когда расследование поуляжется, будет ли вообще существовать школа Прескотта.

— Однажды? — ответила я, сжимая свои пальцы вокруг его.

Он опустился своими губами на мои, пробуя на вкус наши общие воспоминания на моем рту. Он никогда не хотел кого-то, кроме меня, и в этом отчаянии он позабыл, что должен позволить себе расслабиться, позволить себе ослабить свою защиту. Он больше не знал, как это делать, как раскрасить мое лицо глазурью, пока мы смеемся до слез, как это было в канун Рождества три года назад.

Но как только эти слова слетели с моих губ, я увидела, как что-то изменилось в его лице. Его худшие страхи стали правдой, и у него не было другого выбора, кроме как встретиться с ними лицом к лицу. При этом его тщательно продуманная оболочка трескалась по краям, и он снова стал семнадцатилетним юношей, у которого слишком много обязанностей.

— Однажды, у нас либо будет ребенок, либо нет. Но я хочу, чтобы ты решила, когда это случится. Не Виктор. Не я. Особенно не «Банда грандиозных убийств»…, — он замолчал, а затем коснулся рукой моего лица. Сандаловое дерево и розы. Этот знакомый запах заставил мои ноздри полыхать, и я ненадолго закрыла глаза, когда поднялся ветер, ероша мои волосы.

Аарон взял мои пальцы, переплетая наши руки. Он слегка поморщился, но не отстранился. Эта его сломанная рука, вероятно, все еще чертовски болела. Тот единственный раз, когда я сломала палец об дверь гаража, он болел много месяцев, чем мне сказал врач. Это боль для вас. Настойчивая. Неумолимая. Демон с тянущимися когтями.

И тут я поняла, что Аарон Фэдлер не думал, что он все еще гадил радугой и блестками; ему просто не нравился тот факт, что он перешел на темную сторону. Он существовал в ней, потому что должен. И теперь, когда он окутан теневыми руками Хавок, его с таким же успехом мог утащить на дно моря кракен.

Аарону Фадлеру было не сбежать.

Я прижала свои ладони к его, наши чернильные пальцы переплелись.

— Иногда я гадала, не должен ли был ты поехать в Нантакет, — сказала я, гадая, спасло бы это Аарона все эти годы.

Что если я пойду прямо к Вику и посмотрю ему в глаза, отказываясь позволить ему увести взгляд, пока он не осознает, что мы никогда не сможем отпустить друг друга. Что если я скажу ему, что я принадлежу Хавок, а Хавок — мне? Смог бы тогда Аарон уйти?

Его улыбка смягчилась, а глаза полыхали суровым намерением. Не сложно догадаться, что он мог сказать.

— Не без тебя рядом со мной, — заверил он, сжав мои руки, а затем отпустил их.

Хаэль ждал с другой стороны машины, прислонившись плечом к телефонному столбу. Каким-то образом здесь казалось безопасно, как минимум, здесь был один член нашей банды. И если у нас была крыса, то, полагаю, мы разберемся с этим, когда придет время.

Но мы не сбегаем.

Не от «Банды грандиозных убийств» или от полиции, даже не от федералов.

— Вы оба там словили атмосферу «Унесенных ветром»? — спросил Хаэль с самодовольным смехом, поворачиваясь и направляясь к узкой дорожке, ведущей к заброшенному крыльцу.

Виктор уже был там и отпирал дверь ключом, позволяя ей открыться внутрь на ржавых петлях.

— Ты вообще читал или смотрел «Унесенных ветром»? — спросила я, поднимая бровь. — Он не имеет ничего общего с нашим романом.

— Мы больше похожи на…, — начал Аарон, зажигая сигарету, когда ступил на мягкое, влажное дерево крыльца. — «Мою дочь»7 или «Мост в Терабитию»8, — я одарила его резким взглядом, но он лишь рассмеялся, убирая каштановые кудри со своего лба. — Что? Так заканчиваются все детские романы — трагедией.

— Смешно, — сказала я, закатив глаза и зайдя в прохожую дома, который когда-то, скорее всего, было очень красивым.

На данный момент старинный викторианский дом был зажат между двумя кирпичными многоквартирными домами, построенными в начале семидесятых, гниющими и забытыми в самой темной части города.

— Выглядит дерьмово, не так ли? — пошутил Вик, двигаясь в сырую, влажную затхлость дома, когда я сморщила нос.

Оскар и Каллум вместе были в больнице им.