Его бывшая жена. Последний шанс - Ирина Шайлина

– А как твои глаза?

– Чешутся, – пожимает плечами Ника. – Сегодня чешутся и вчера чесались.

Я присматриваюсь к ней. Линзы очков неплохо увеличивают, я вижу каждую белоснежную ресничку. И замечаю вдруг – в уголке правого глаза краснота. Обмениваюсь взглядами с Мирой, и ей передаётся моя тревога.

Быть родителями это иметь общие страхи.

Хорошо, что консультация уже сегодня. Мы немного опаздываем, и я давлю на газ. Клиника частная, хотя насколько знаю, этот хирург практикует и в государственной глазной хирургии. Он лучший. И я знаю, что за такие деньги он подождёт, но я не люблю опаздывать почти так же сильно, как и не люблю ждать.

На первом этаже клиники мы сдаём верхнюю одежду, взамен получаем бахилы и одноразовые маски. Обрабатываем руки. Затем нас ведут в кабинет, Мира на ходу достаёт внушительную папку из сумки. Медицинские документы Ники.

– Как дела, Белоснежка? – спрашивает Алексей Сергеевич, кивая и нам с Мирой.

– Хорошо, – отвечает она.

Садится на стул, спокойно ждёт действий врача. Ей не в первой бывать в кабинетах офтальмолога, для неё это норма и она не чувствует волнения.

– Хороший врач, – кивает Алексей Сергеевич, просматривая медицинские заключения, что передала ему Мира. – Я вполне доверяю его выводам. Но мы тебя, дорогуша, все равно посмотрим.

Ника хихикает – её насмешило слово дорогуша. Доктор уводит её в соседний кабинет. Я слышу шаги его и медсестры, иногда голос Ники. Жужжит мерно аппаратура. Иногда лязгают медицинские инструменты. Я знаю, что это обследование, с Никой там не делают ничего страшного, но все равно волнуюсь.

– Быть родителем всегда так страшно? – спрашиваю я у Миры.

– О, сначала этот страх сводит с ума, – вдруг улыбается она. – Когда ребёнок маленький, он такой беспомощный. Я боялась, что она просто перестанет дышать. У нас подозревали всякие пороки развития на фоне… альбинизма. К счастью, Ника вполне здорова. Только вот кожа и глаза.

– А как ты научилась бороться с этим страхом?

– Никак. Я просто научилась жить с ним. Научилась понимать, что не все зависит от меня. Я не могу спасти ребёнка от сезонных простуд. Не могу подарить ей новые глаза. Иногда я могу просто её любить и ничего больше.

Снова воцаряется тишина. Открывается дверь, Алексей Сергеевич ведёт Нику за руку. Кабинет большой, он кивает ей в угол уставленный игрушками. Там же столик и стул, принадлежности для рисования.

– Поиграй, Снежинка. Я буду говорить с твоими родителями, и этот разговор слишком скучный, для такой энергичной особы, как ты.

Ника снова смеётся и бежит к игрушкам. Мира встревожена, я буквально осязаю её волнение.

– Что-то изменилось? – тихо спрашивает она.

– В планах вашего врача была вполне стандартная операция по увеличению остроты зрения Ники. И это было вполне обосновано. Но сейчас…

Он тянет не для того, чтобы мучить нас, скорее подбирает слова, но мне кажется, пауза длится вечность.

– Сейчас? – подталкиваю к продолжению я.

– У Ники начинается отслойка сетчатки. В правом глазу процесс идёт интенсивнее, в левом пока в зачаточном состоянии, но тоже не обратим, если не предпринять меры.

– Как действовать? – спрашивает Мира.

– Лазерная операция не поможет. Её уже делали вам, в полтора годика, если не ошибаюсь. Сейчас повреждения больше, и их станет ещё больше. Если прижигать их лазером, сетчатка станет слишком плотной и грубой, Ника просто потеряет все или почти все зрение.

Я смотрю на Нику. Я не могу представить, что эта смешная маленькая девочка, что сейчас с упоением раскрашивает мыша зелёным цветом, просто перестанет видеть.

– И? – хрипло тороплю я.

– Операцию придётся проводить в два этапа. Сначала стандартное плановое вмешательство, но оно ещё сильнее повредит сетчатку. И после – пересадка сетчатки.

Мира молчит.

– Перспективы?

– Либо мы остановим процесс отслоения и Ника станет видеть гораздо лучше, либо…либо она потеряет зрение. И да, тянуть с операцией больше нельзя, я освобожу вам место в ближайшую же неделю и выпишу направления на дополнительные обследования и анализы. Анализы можете сдать прямо сейчас.

Ника улыбается. У неё хорошее настроение. У каждого из нас в руках несколько бумажек, Ника внимательно разглядяывает свою.

– Не умею читать, – сердито говорит она.

– Там написано, что сейчас ты будешь сдавать кровь. И ещё раз завтра утром, натощак.

– Снова пальчики дырявить, – вздыхает Ника.

Потом всю дорогу прижимает ватку к ранке на пальце. В машине засыпает. Мы с Мирой не говорим, но это молчание больше не заполнено враждебностью. А когда паркуемся, Мира ни слова не говорит на то, что несу в квартиру спящего ребёнка я. Она позволяет мне это молча.

Глава 40. Мира

Из моей головы испарились абсолютно все мысли. Хотелось просто схватить Нику в охапку и бежать с ней куда глаза глядят. Однако это не прошлое, от него я пять лет бегала. От болезни не сбежать и не спрятаться.

В машине мы молчали. Ника в садик проснулась рано, поэтому клевала носом. Дома заявила, что уже обедала, второй раз не будет, легла и уснула буквально за несколько минут. Я легла рядом и просто любовалась ею. Каждой её черточкой. Она была так красива, моя дочь. До последней реснички, что иногда тревожно трепетали во сне. Не просыпаясь, Ника потянулась к правому глазу и потерла его. От своей болезни она не могла сбежать даже во сне.

Я могла бы лежать так вечность. В этом дне, когда все только начало катиться под откос. В дне, за которым будет ещё один нормальный день. Я бы растянула эти дни, отодвигая операцию сколько могла. Я слишком помнила весь тот ужас, что переживала во время первой операции, а тогда речи не шло о потере зрения.

В дверь тихонько постучали.

– Мир, – позвал Тимофей. – Я жду тебя на кухне.

Надеюсь, не выяснять отношения снова, в моих мыслях только Ника и ничего больше. Я поцеловала дочку в ладошку, нехотя поднялась с кровати, в дверях замерла. Успокоила себя тем, что никто не отберёт у меня Нику сегодня.

За то время, что я была около спящей дочери, Тимофей успел принять душ. Халат на нем был чуть распахнут, показывая крепкую мужскую грудь и я отвела взгляд. Он не взволнует меня. Не сейчас. Я не хотела думать о нем.

– Ты хочешь снова меня в чем-то обвинить?

– Не стану, – великодушно отмахнулся он. – Ника в течении недели ляжет