Чудо-чадо и чудовище - Татьяна Любимая

– Елена –

– Прошу в карету, – чудовище распахивает заднюю дверь авто, приглашая нас внутрь.

– Мама, идем! – тянет меня к белой иномарке ожившая дочь.

От плохого настроения у ребенка не осталось и следа, а о собаке-кошке-хомяке она мгновенно забыла. И я пока не понимаю хорошо это или плохо.

Каждой клеточкой одеревеневшего тела чувствую, как владелец авто сканирует меня сквозь стекла зеркальных очков. Почему я как назло сегодня забыла свои солнцезащитные очки? Почему сейчас приходится прятать растерянный взгляд, смотря себе под ноги, лишь бы не пялиться на чудовище?

– Марина! Так нельзя! – дергаю ее за руку, чтобы приструнить. – Нельзя садиться к незнакомым дяденькам в машину!

"Особенно к чудовищу, которому ничего не стоит поцеловать незнакомую женщину на виду у всех и свести ее бабочек с ума!"

– Мама Лена, – кряхтит Маринка, рывками дергая меня вперед так, что я вынуждена делать крохотные шажки в сторону белой авто, – мы же с ним только что познакомились в кафе. Ты что, забыла? Или не узнала его? Это же Чудовище! Это с ним ты целовалась.

Это кто из этих двоих в данный момент чудовище? Этот широкоплечий нахал в зеркальных очках, что стоит возле чистенькой, словно только что из автомойки, кипенно-белой машины, гостеприимно распахнув заднюю дверку, или маленькая девочка, тянущая меня за руку в чужой автомобиль?

– Вообще не я с ним целовалась, а он со мной! – оправдываюсь. Сопротивляюсь напору дочери, как могу. – Он все равно для нас незнакомец! Мы даже не знаем как его зовут.

– Дим Димыч меня зовут, – легко отзывается чудовище.

Оказывается, расстояние между нами быстро сократилось, и теперь нас с чудовищем разделяет чуть меньше метра. Мы оба вторглись в личное пространство друг друга, а выйти из него почему-то я не могу. Он, по всей видимости, тоже не собирается.

И я смотрю прямо перед собой, не находя в себе смелости поднять глаза выше. Взгляд упирается в распахнутый ворот мужской рубашки. Там, на смуглой коже груди соблазнительно кучерявятся черные волоски. Настолько завлекательные, что хочется заглянуть глубже, дальше, еще ниже. И вообще я бы посмотрела на это тело без рубашки. Уверена, там есть что оценить. И потрогать.

Господи, откуда у меня такие пошлые мысли? За доли секунды меня то окатывает жаром, то бросает в жестокий холод. Что это? Температура? Я заболела? После мороженого? 

Непроизвольно облизываю пересохшие губы, закусываю нижнюю.

Кадык чудовища дергается вверх-вниз.

Я согласна на хомяка! И на кошку. В конце концов, собак я тоже люблю!

Наши "гляделки только не в глаза" прерывается дерганием рук. Синхронно опускаем головы на Маришку.

– Тебя зовут Дим Димыч? Как в Фиксиках? – округляет глазенки моя девочка.

– Где? - прочистив горло, спрашивает мужчина.

– Ну в Фиксиках, в мультике, там мальчика зовут Дим Димыч. Ты что, не смотрел?

– Неа.

– У-у, – с интонацией, будто Дим Димыч - потерянное для общества звено эволюции, протянула дочь и тут же спохватилась: – А я Марина. А это мама Лена, – и запрыгала обезьянкой вокруг нас моя неугомонная девчонка.

Кто бы мог подумать, что минутой ранее она носом шмыгала?

– Странно сначала целоваться, а потом знакомиться. Елена.

Протягиваю руку мужчине, стараюсь скрыть неловкость. Не удается. В зеркалах, что прячут половину лица этого нахального типа, отчетливо вижу двух одинаковых смущенных девушек.

– Согласен, странно. Дмитрий.

Улыбается уголком губ и пожимает в ответ уже знакомой лапой–ладонью.

В затылке слегка заныло от воспоминаний этой ладони на моей голове. И не только затылок отозвался на прикосновение. Легкие снова с радостью приняли понравившийся им аромат и словно крылья бабочки развернулись под ребрами, с вожделением прося «Еще, еще!».

Чувствую, как краснею который раз за день. Иду на рекорд. Надеюсь, стекла у очков нахала действительно темные и пунцовые щеки мои он не видит.

– Можете звать меня Дим Димычем. Прошу.

Видя мое замешательство, с усмешкой добавляет:

– Будете долго думать, карета превратится в тыкву!

– С чего это вы передумали? – слежу за скачущей Маринкой, держу малышку по привычке в поле зрения. – Как же ваша работа? Прогулять решили?

– Подождет моя работа. Есть дела важнее. Марина, запрыгивай.

Марине дважды повторять не надо. Стрекоза моя обегает нас кругом, запрыгивает на заднее сиденье и скрывается с глаз внутри салона.

– У вас нет детского кресла, – возмущенно шиплю Дим Димычу с последней надеждой в душе отказаться от поездки с наглым незнакомцем. – Это небезопасно. Дочь, вылезай, – приказным тоном обращаюсь к дочери.

– Неа. Мам, я пристегнусь! – раздается из салона.

– Я ее пристегну, – обещает чудовище.

Я не успеваю ахнуть, как вдруг он хватает меня широченными ладонями за талию, поднимает над землей легко, как пушинку, и переставляет на другое место. Сам лезет в машину, сверкая передо мной филейной частью. Красивой надо сказать частью, которой я начинаю любоваться, пока она передо мной светит. Быстро оглядываюсь проверить, не наблюдает ли кто–то за моим нескромным разглядыванием, и снова пялюсь на аппетитные булочки, закусив губу. Интересно, эта задница такая же упругая, как каменные грудные мышцы, о которые я уже имела счастье сегодня отбить ладошку?