Кричи, детка, кричи - Соня Палермо

Все кажется нереально спокойным, словно перед внезапным ужасом в фильме. Единственный звук — приглушенный гул баса, отдающийся вибрацией в пол. Когда поднимаю взгляд, в отражении я вижу маску Уэса, властную и таинственную.

— Ты чертовски идеальна, знаешь? — его голос, словно медленная пытка, заставляет меня вздрогнуть от желания. — Давай это исправим. Хочу, чтобы ты вся была моя. Смотри в окно, милая.

Он опускается на колени за моей спиной и погружается между моих бедер. Его горячее дыхание ласкает мою киску, заставляя вздрогнуть, а язык скользит по мне, вызывая сладкую дрожь.

— Боже… — хриплю я, сжимая пальцы на подоконнике.

— Бога здесь нет, милая. Только твой дружелюбный серийный убийца, — он усмехается, и что-то холодное скользит по моей коже, цепляя ткань трусиков. Я напрягаюсь, от знакомого ощущения прикосновения лезвия к моей плоти, а мысль о том, что он разрежет мою кожу, одновременно возбуждает и пугает. Он сжимает в кулаке трусики в выемке над задницей и разрезает их. — Так-то лучше.

Я представляю, как он любуется своей работой, но резкий шлепок ладони о мою киску возвращает меня к реальности, заставляя задыхаться.

— Сегодня эта пизда принадлежит мне, и я буду использовать ее по своему усмотрению.

Шлепок.

Я вдыхаю глубже, наслаждаясь жгучим ощущением.

— И она слишком чертовски красива, слишком чертовски моя. К утру ты не узнаешь ни себя, ни свои желания.

Я упираюсь в подоконник, мои бедра подаются назад, когда Уэс прижимается ко мне. Я шире раздвигаю колени, чувствуя, как его голова опускается между моих ног. Откинув голову назад, я закрываю глаза и выгибаю спину в отчаянии, пока он ласкает мою щель — жестко, настойчиво и безжалостно, пока не захватывает клитор зубами, и из меня вырывается дикий стон.

— Ммм, такая мокрая для меня, — он держит что-то холодное и острое у самого входа. — Не двигайся, если не хочешь, чтобы я разрезал идеальную маленькую пизду.

Мой первый инстинкт — обернуться и выхватить нож, но я застыла, боясь даже дышать, чтобы не порезаться. Нелепо, учитывая мое прошлое.

— Расслабься, — его голос звучит мягко, почти успокаивающе. — Я мог бы легко разрезать твою нежную, идеальную киску. Представь, как мой нож будет проникать все глубже и глубже. Представь, как приятно трахать холодную, твердую сталь, когда она пронзает твои внутренности, убивая тебя медленным, мучительно прекрасным способом.

Дыхание сбивается, страх и возбуждение переплетаются в один острый коктейль.

Он прижимает лезвие к коже, холодное, острое, и я содрогаюсь. Он медленно вводит нож глубже, увеличивая давление, и я чувствую, как острие почти прорезает кожу. Каждый миллиметр — игра на грани боли и наслаждения. Мой организм непроизвольно сжимается вокруг лезвия, отзываясь на мучительное вторжение.

— Хочешь сказать стоп? — его голос низкий и проницательный.

Я сглатываю, чувствуя, как смешиваются страх и возбуждение.

— Нет.

Может, я и не в себе, раз позволяю кому-то так над собой издеваться, но в моей киске бывали вещи и похуже. Вспомнить хотя бы тех «верующих» красавчиков, которые приходят в три ночи, цитируют «Алхимика» и думают, что все женщины мечтают о них, потому что они такие просветленные.

— Вот так, умница. Глубже дыши, детка.

Странно, но я доверяю Уэсу. Даже когда нож проникает глубже, я закрываю глаза, сосредоточившись на этом легком царапающем ощущении, которое постепенно проникает внутрь, и мои стенки сжимаются вокруг него с каждым дюймом. И я считаю каждый вздох.

— Думаешь, я не вижу твою тьму за этими милыми шрамами? — шепчет он, вводя лезвие глубже. — Ты как заброшенный дом с привидениями, Татум. Идеально проклятая. Я могу трахать тебя до потери сознания этим ножом, пока ты не закричишь от боли и удовольствия, пока твои внутренности не разорвутся, пока не начнешь умолять меня остановиться. Но я не остановлюсь, детка. Я буду насиловать тебя до тех пор, пока твои внутренности не будут стекать по моему члену, пока твоя набухшая маленькая пизда не пропитается кровью и спермой, удовольствием и болью, и твоими сладкими гребаными соками.

Как раз в тот момент, когда мне кажется, что он собирается отступить, он вводит лезвие глубже, вызывая резкий вздох, и я замираю, готовая выкрикнуть стоп-слово. Но он вдруг останавливается, медленно выводит лезвие, пальцами шире раздвигая мою киску.

Уэс встает за моей спиной, поднимает нож, его кончик блестит в лунном свете. Он приподнимает маску, обнажая рот, и длинным языком проводит по лезвию от рукоятки до острия.

— Ммм, твой страх на вкус бесподобен.

Он проводит лезвием вдоль моего горла, слегка надавливая на подбородок, заставляя меня задрать голову вверх. Уэс запускает пальцы в мои волосы, тянет, резко откидывая мою голову назад и обнажая шею.

Я рассматриваю его лицо: темная щетина на четко очерченной челюсти и полные губы, блестящие от моих соков. И в этот момент я кое-что понимаю. Суровое напоминание, что этот мужчина — реален, и знает меня лучше, чем кто-либо другой. И это пугает так же сильно, как и завораживает.

Он разворачивает нож, сжимает плоское лезвие одной рукой, а другой сдавливает мои щеки, заставляя открыть рот. Внезапно наклоняется и целует меня — грубо, с жадностью. Но прежде чем я успеваю ответить, он отстраняется, оставляя меня на грани безумия.

Он плюет в мой рот, шлепает по щеке и натягивает маску. Все происходит в одно мгновение. Вместо отвращения я чувствую странную свободу, когда на языке остается вкус дыма и мяты. Я не могу оторвать взгляд от черных сетчатых отверстий, где должны быть его глаза, а пальцы касаются губ, где должен быть его рот.

У меня было всего два правила: маска должна оставаться на нем, и он никогда не должен выходить из образа. Несмотря на свои требования, я все равно умираю от любопытства, пытаясь представить, как он выглядит на самом деле. Но мои мысли прерываются, когда он вводит рукоятку ножа мне в рот.

— Хорошенько намочи его для меня, детка.

Я всасываю его, покрывая слюной, пока он проталкивает его глубже. Я провожу языком по рукоятке, и он вводит ее дальше, а затем вынимает, медленно и мучительно трахая мой рот. Он проталкивает его все глубже в мое горло, пока слюна не скапливается, и я почти задыхаюсь, но пытаюсь держать себя в руках. Вот и конец моей безупречной способности не давиться.

Внезапно перед моим лицом оказывается телефон. Последнее, что я хочу, — произнести слово, которое крутится у меня на языке, особенно понимая, что он мог бы легко убить меня. Но я знаю свою границы.

— Желтый, — пытаюсь сказать я, но мой