Вторая жена. Ты выбрал не нас - Оксана Барских

Краем глаза вижу, что в одной из спален над Инжу воркует толпа народа, включая и Саида, который не обращает внимания на крики матери. Словно ему всё равно. Он самоустранился, позволяя матери вытворять всё, что ей вздумается. Она же чувствует свою расширяющуюся власть и творит всё то, чего не позволяла себе раньше.

Всё это длится всего пару секунд, и я наконец отмираю, кидаясь к свекрови и отталкивая ее от своей кровиночки.

– Звездочка моя, мама рядом, мама не позволит тебя обижать, – шепчу я Амине и прижимаю к своей груди.

Чувствую, как ее начинает трясти сильнее, и она плачет еще горше. И эти детские слезы моего ребенка превращают меня в раненого озлобленного зверя.

Я всегда старалась проявлять кротость и смирение, чтобы никто не посмел сказать, что у меня нет воспитания. Что родители не научили меня уважать старших и вести себя в обществе. Но никто не оценил, лишь стали чаще вытирать об меня ноги.

– Ты посмотри, что она натворила?! – шипит мне в лицо свекровь, когда я поднимаю на нее гневный взгляд. Прищуриваюсь, сжимая зубы, и вижу в ответ лишь ее озлобленную ухмылку.

Она переносит на меня свои женские обиды молодости, никак не может успокоиться, что когда-то ее возлюбленный, в которого она была влюблена, выбрал не ее, умницу-красавицу, а мою маму. Женился на той, кто была люба его сердцу, а на Гюзель даже не обращал внимания. Впоследствии Гюзель Фатиховна вышла и сама замуж, причем за влиятельного мужчину, отца Саида – Шамиля Каримова.

Не знаю, что случилось после, но к тому моменту, когда я родилась, между двумя семьями воцарилась стойкая неприязнь, причины которой ни мне, ни Саиду до сих пор неизвестны. Его даже в нашем доме принимали с неохотой, выговаривали брату, что он водит дружбу с сыном недостойных людей.

Правы были родители, восставшие против моего брака. Предрекала мама, что счастливой я с этой семьей не стану. Я зря не слушала, вот только понимаю это только сейчас. Когда уже ничего изменить нельзя.

– И что сделала такого моя дочь, что вы позволяете себе распускать руки? – цежу я сквозь зубы, глядя на свекровь едва ли не волчьим взглядом.

Как мать, я готова растерзать ее на куски, но вбитые в меня с детства нормы поведения не позволяют себе грубить ей или залепить затрещину, которую она несомненно заслуживает.

Свекровь недовольно поджимает губы, но сразу не отвечает мне, кидает осторожный взгляд мне за спину. А вскоре сбоку вырастает фигура Саида.

– Папочка, – тихо, с какой-то опаской шепчет Амина, но когда муж опускает на нее свой взгляд, я едва не отшатываюсь.

В нем нет той любви и нежности, что была там буквально несколько дней назад. Какая-то мука и внутреннее терзание, которые разрывают его в клочья.

Меня трясет от того холода, которое вдруг следом мелькает во взгляде Саида, и я прижимаю к себе дочь сильнее. Ноги дрожат, и я не рискую выпрямиться, продолжая искать оплот своего спокойствия в объятиях Амины.

Дочка обычно всегда бежала к отцу, как только он приходил с работы, прыгала на него с визгом и хохотом, а в этот раз будто чувствует, что что-то не так. Настороженно замирает и не двигается с места.

Не идет к отцу, не ищет у него защиты. Ее тело всё окаменело, а плечики напряглись, но взгляд, который она вопреки его хмурому лицу и мрачному виду не отводит, выдает ее истинные эмоции. Обида. Надежда. Тоска.

Правду говорят, что дети всё понимают гораздо раньше. Чувствуют накаленную обстановку и изменившееся настроение у взрослых. И замирают, не зная, как себя вести, чтобы тебя не тронули.

– Папочка? – повторяет Амина, когда Саид никак не реагирует на ее первый призыв.

Саид на этот раз не теряется, просто стискивает челюсти и резко отводит взгляд на мать.

– Что здесь происходит, мама? Что за скандал? – спрашивает он у Гюзель Фатиховны, и даже я слышу в его голосе предупреждение.

Пусть он и предал меня, вонзил нож в спину, как-то странно ведет себя с нашей дочерью, словно возводит между ней и собой каменную стену, но в стороне во время истерики матери не остается. И у меня возрождается к нему хоть капля уважения.

– Иди к Инжу, сынок, это женские разговоры, тебе ни к чему вмешиваться, – наигранно ласково говорит свекровь сыну и улыбается. – С гостями и твоей женой я сама разберусь, а ты дождись скорой и езжай с моей невесткой в больницу. Вдруг проблемы какие, я очень переживаю за Инжу. Вдруг с внуком что-то случилось из-за этой мерзавки.

Свекровь, не стесняясь, кивает на меня и поджимает в недовольстве губы, а стоящая в стороне Асия ухмыляется, глядя на всё, как на представление.

Мальчишки, увидев дядю Саида, помалкивают и испуганно переглядываются, и у меня не остается сомнений, что это они что-то натворили и обвинили мою Амину.

А Гюзель Фатиховна, как обычно, не стала долго разбираться и спустила всех собак на нелюбимую внучку. Воспользовалась тем, что фокус Саида смещается на другую женщину, и мы с дочкой остаемся перед ней, как на ладони. Без защиты.

– Что случилось? Я еще раз спрашиваю! – цедит сквозь зубы Саид и сжимает кулаки.

От него веет яростью, и даже Амина снова прячет свое лицо на моей груди. Мне приходится кое-как встать на ноги с ней на руках, так как сидеть и смотреть на свекровь снизу вверх мне претит.

Она же, услышав в голосе сына недовольные требовательные нотки, не терпящие возражений и увиливаний, цокает и качает головой. Но и выгнать его не может, видит, что сын на грани скандала.

– Эта малолетняя… – выплевывает она, но Саид одергивает ее резким взмахом ладони в воздухе. Хотя бы дочь оскорблять не позволяет.

– Амина. Ее зовут Амина!

– Амина, – поправляет себя Гюзель Фатиховна и становится алой, словно спелый помидор, – порвала мое жемчужное ожерелье. Кто это всё теперь собирать будет?

– Мамочка, это не я, я не трогала, – всхлипывает дочка, поднимает голову от моего плеча и смотрит на меня с надеждой. Проверяет, верю ли я ее словам.

– Я-то думала, куда делось с прошлого раза мое бриллиантовое колье, а теперь и сомнений нет, – торжествующе продолжает свекровь и кивает на бусины на полу. –