Неженка - Аня Леонтьева

— Подумай, подумай, дорогая, долгое воздержание для женщины сравни климаксу, настроение плохое, волосы выпадают, ногти ломаются, — я закатываю глаза, вот где она опять начиталась подобной хрени.

А Алка не унимается, читает мне лекцию, про важность секса в жизни женщины. Да я и не спорю, но спать с первым встречным, да ещё и таким не приятным как Евгений, я не могу.

— Народ, уже почти двенадцать, — вопит Евгений, когда они возвращаются в гостиную, — мы новый год встречаем, или как?

Я мельком смотрю на Матвея, он кивает мне, мол, не стоит благодарности. Это что же он, считает, что спас меня от назойливого поклонника?

После двенадцати выпили, да только настроение так и не появилось. Весело было только Жене, он уже еле на ногах стоял, всё намеривался передо мной на колеи упасть, и замуж звал.

Идиот!

Алка с Егором не отлипала друг от друга, того и гляди в комнату улизнут, Евгений методично напивался, почему-то отлипнув от меня. А вот Матвей смирял меня оценивающим взглядом. Его холодные серые глаза беззастенчиво скользили по моему лицу, по фигуре.

О чем он думал?

Что ему нужно?

У меня от него кровь в жилах стыла. И даже мимолётная улыбка, проскользнувшая на его лице, когда я поймал его взгляд, и он отсалютовал в мою сторону бокалом с водой, не исправила положения.

— Почему ты не пьёшь? — вдруг спросила я, набравшись смелости, да и молчать уже надоело.

Он усмехнулся и поманил меня к себе. Я склонилась к нему.

— Трахнуть тебя собираюсь, — тихо басит он в ответ. — Вот сейчас отвезу тебя к тебе домой, и там оприходую. Поэтому и не пью, не люблю, когда алкоголь притупляет ощущения.

Я отшатываюсь от него.

— Ты шутишь, что ли? — вырывается у меня.

Он насмешливо смотрит на мои метания.

— Намотаю на кулак твои волосы и засажу, так что верещать будешь, — теперь он сам склоняется надо мной.

Мне становиться так противно, я поспешно встаю из-за стола и несусь в прихожую, поспешно натягиваю сапоги и накидываю на плечи шубу, и выскакиваю в подъезд, а потом на улицу. И почти час не могу вызвать, такси. Звоню в десятую контору, но везде один ответ, машин пока нет.

Я окоченела, и уже подумывала вернуться к Гореловым.

— Поехали, я тебя отвезу, — Матвей вышел из подъезда, и направился к своему внедорожнику.

— Не надо, — попыталась я запротестовать, но крепчающий мороз убил все мои попытки сопротивляться.

Я села в машину, и поёжилась. Было холодно.

— Куда едем, — Матвей вперил в меня свои холодные глаза.

— Ком. со. моль. цев шесть, — ответила я стуча зубами.

Он кивнул и завел машину, направил створки печки в мою сторону, и меня обдало теплом. Я подышала на озябшие пальцы, начав, наконец, отогреваться.

Ехали быстро. Дорога свободная.

Молчали.

Матвей даже музыку не включал, думал о чём-то своём. Я же думала, о том пошутил ли он там за столом, или же нет. Украдкой бросала взгляды на его руки сжимающие руль. На длинные пальцы, и представляла, чтобы я почувствовала, если бы он действительно ко мне прикоснулся. Погладил, сжал, пробежался вскользь, накрыл ладонями, сжал в объятиях.

Я тряхнула головой, отгоняя от себя эту пошлость. Он пугающий, и не отесанный, не воспитанный, говорить девушке напрямую такие вещи. Но вот только, эти самые слова, сыграли со мной злую шутку, я живо себе представила, как он тянет меня за волосы, и вторгается грубо, и безжалостно.

Я сглотнула и ощутила возбуждение, и даже ноги свела. Старалась не смотреть в его сторону, и не вдыхать его горьковатый аромат, что разносился по всему салону, и забивался в ноздри.

Он не обращал внимания на мои метания, спокойно вёл машину. Въехал во двор, и подкатил к самому подъезду.

— Спасибо, и с новым годом! — я нашла в себе силы улыбнуться и посмотреть на него. Потом потянулась, но не смога открыть дверь.

Я подёргала за рычажок, но дверь не поддавалась, и я затравлено перевела взгляд на Матвея. Он спокойно наблюдал за моими попытками, потом медленно потянулся к двери рукой, почти что лёг на меня, лениво рассматривая своими ледышками. Я выдохнула, когда его лицо оказалось совсем рядом, и непроизвольно облизала пересохшие губы. Его горьковатый аромат, толи полыни, толи лаванды, защекотали мне ноздри. Я почувствовала исходившее от него тепло, что наоборот вызвало озноб моего тела. И всему виной эти его слова, и взгляды.

Я сама не понимала, чего больше в моих ощущениях к нему, боязни или влечения, а может и того и другого. Краем уха отметила, как щелкнул рычажок, и дверь, открылась, впуская поток морозного воздуха, разрушая наваждение. И я вся, вжавшись в сидение, просто таки стекла на улицу, и посеменила в открытую дверь подъезда. Поднялась по лестнице на второй этаж, и поспешила найти в кармане шубы ключи, открыла дверь квартиры, и только переступив порог дома, вздохнула с облегчением.

Но только когда я развернулась, чтобы закрыть дверь, на пороге стоял Матвей.

— Ты сумочку забыла, — он протягивает мне её. А я вздрагиваю от его голоса, и тяну руку, за которую он тут же притягивает меня к себе, вжимая в своё огромное тело, и шагает со мной в квартиру.

За нами захлопывается дверь. В полумраке коридора пытаюсь рассмотреть его выражение лица, и безрезультатно трепыхаюсь, пытаясь освободиться.

— Что? Что ты делаешь? — испуганно шепчу я, когда он склоняется надо мной.

4

Матвей и сам не знал, какого хуя он делает!

Просто хотел её, прямо здесь и сейчас.

Вкус, аромат, почувствовать, растереть на своей коже. Сжать руками это тело. Зарыться в волосы, намотать на кулак пряди, и долбить её, пока не замолит о пощаде, но и тогда продолжать трахать.

Он чувствует, как она вся напряглась, и с силой давит на щёки, раскрывая ей рот, и ныряя туда языком. Сминает её губы, не даёт вздохнуть, и скидывает с неё шубу, прижимает к стене.

Люба не сопротивляется, но и не отвечает. Она замирает, и испуганно смотрит на него снизу вверх, пока он терзает её рот, пьёт её аромат, пробует её на вкус.

Сладкий надо сказать, вкус. Такой, что крышу сносит. Хочется выпить её до дна, насладиться, утолить жажду.

Его руки скользят вниз, облегая, и очерчивая, все её изгибы.

Матвей тянет подол платья вверх, и задирает его до самой талии, гладит оголённые ягодицы, с силой сжимая податливую плоть. И тут Любовь оживает, стонет, и прикрывает глаза. Её