Измена. Верну тебя, жена - Ира Орлова

— Не забыл, — отрезаю я, резко ставлю стакан на стол. — Анна — моя жизнь. Я её год добивался, пока она мне не поверила. Она меня с нуля собрала, когда я после Катьки баб как гандоны менял. Я их брал, пользовал, выкидывал — и похрен. А с ней… Она чистая, настоящая. Первая моя, понимаешь? Я до неё нагулялся, а с ней всё по-другому. И сейчас врать ей — как себе в рожу плюнуть.

Дима кивает, молчит секунду, потом спрашивает тише:

— А Катя что? Она же замужем за этим Виктором. Чего ей от тебя надо?

— Не знаю, — выдавливаю я, сжимаю кулаки. — Может, играет. Может, скучно ей с этим старым хреном, вот и развлекается. Она всегда такая была — брала, что хотела, и плевать на остальных. Я тогда для неё слишком простым оказался. Из богатой семьи, а вкалывал на стройке, сам себя тянул. А она выбрала бабки, шубы, тачки. Теперь, видать, решила старое вспомнить.

— Ну так трахни и забудь. — Дима прищуривается, голос строгий, как у старшего брата.

— Хрен там, — рявкаю я, но тут же замолкаю. Потому что не уверен. Ненавижу её, до дрожи, до злости, что в горле комом стоит. Но вчера…Сидел, как дурак, и чувствовал, как кровь стучит в висках. И это меня бесит больше всего.

Дима смотрит на меня долго, потом откидывается назад, делает глоток виски.

— Слушай, Артём, — говорит он наконец. — Ты мужик крепкий, башка на месте. Но если эта Катька тебя так цепляет, ты либо гасишь это на корню, либо пиздец твоему браку. Анна не дура, она почувствует. Ты сам сказал — вчера соврал ей первый раз. А дальше что? Ещё одна встреча, касания под столом и, что?

Я молчу. Он прав, чёрт возьми. Аня знает меня лучше, чем я сам. Вчера я вернулся с этим запахом, огрызнулся, отвернулся в постели — и видел, как её глаза слезами от обиды засверкали. Она не спросила больше, но я знаю: она чувствует. А я… Я не хочу её терять. Но Катя — как мина под ногами. Один шаг — и всё взлетит к чертям.

— Надо кончать с этим, — говорю я наконец, голос тяжёлый, как бетон. — Она мне не нужна. Это просто… прошлое. Тень.

Дима кивает, но в глазах его — сомнение.

— Харе, брат, — говорит он тихо. — Только не ври себе. Если оно тебя торкнуло, это не тень. Это живой зверь. И ты либо его придушишь, либо он тебя сожрёт.

Я отворачиваюсь, смотрю в тёмное окно клуба. Опрокидываю стакан с виски, а внутри всё горит, но не от него. Дима прав. Это не тень. Это зверь. И я должен его задавить. Ради Анны, ради Максима, ради себя. Но в мыслях — её ухмылка, тело, запах. И я не знаю, хватит ли мне выдержки, чтобы не поддаться искушению.

Глава 4 АНЯ

Я просыпаюсь от тишины — той, что бывает, когда рядом никого нет. Постель холодная с его стороны, одеяло смято, но Артёма уже нет. Часы показывают семь утра, за окном серый февральский рассвет.

Вчера он вернулся поздно — я услышала, как хлопнула дверь, когда уже проваливалась в сон, но он не разбудил меня, не обнял, как обычно. Просто лёг и отвернулся. А теперь уехал, даже не попрощавшись.

На кухне записка: «Ань, уехал на работу, увидимся вечером». Его почерк — резкий, уверенный, но без привычного «люблю». Я сжимаю бумажку в руке, сердце снова колет, как вчера. Что с ним творится?

Утро проходит на автомате.

Готовлю Максиму завтрак — овсянку с яблоками, он морщит нос, но ест.

Отвожу его в школу, он болтает про рыбалку, а я киваю, улыбаюсь, но мысли где-то далеко.

Потом еду в свою мастерскую — студию недалеко от дома, которую я сняла для своего дела. Та мастерская, что дома мне уже маловата.

Здесь пахнет бергамотом, сандалом, моей мечтой. Сажусь за стол, беру флаконы, но руки не слушаются.

Вчерашний день был как сказка — озеро, шашлыки, его объятия. А потом он опять уехал «работать с Димой», и я снова одна. Этот запах духов, его холодность — всё лезет в голову, как заноза. Мысли запутались окончательно.

Дверь звякает, и входит Оля — моя лучшая подруга. Высокая, с короткими рыжими волосами и вечной улыбкой. Она привозит кофе в бумажных стаканчиках, ставит один передо мной.

— Ну что, парфюмер, как дела? — спрашивает она, садится напротив, греет руки о свой стакан. — Ты какая-то бледная.

Я вздыхаю, кручу флакон в руках. Не хочу грузить её, но слова сами лезут наружу.

— Не знаю, Оля, — говорю тихо. — С Артёмом что-то не так. Позавчера он поздно вернулся, весь хмурый, от него духами женскими пахло. Сказал, что работа, но я… я не верю. А утром уехал, даже не поговорили. И этот его отъезд вчера вечером — опять «работа с Димой». Я места себе не нахожу.

Оля хмурится, отпивает кофе, смотрит на меня внимательно.

— Ань, послушай, — говорит она мягко. — Артём тебя любит, это слепому видно. Лучше мужа не сыскать — заботливый, щедрый, Максима обожает. Но я тебя понимаю. Если что-то гложет, надо разобраться. Может, присмотреться? На работу к нему заехать, телефон глянуть. Доверяй, но проверяй, знаешь ведь.

Я морщусь, отставляю флакон. Проверять? Копаться в его вещах, следить? Это не я. Мы с ним двенадцать лет строили доверие — он был моим первым, моим всем. Он добивался меня, пока я не сдалась, и ни разу не дал повода сомневаться. Но её слова цепляются, как крючки. А что, если… Нет, я не хочу так думать. Пока не хочу.

— Не знаю, Оля, — шепчу я. — Это противно как-то. Но… подумаю.

Она кивает, не давит. Мы допиваем кофе, она уезжает, а я сижу, глядя на свои флаконы. В голове — карусель. Сердце колотится от тревожных мыслей.

Вечером мы едем на ужин к его родителям — Сергею Николаевичу и Елене Павловне. Они живут в огромном доме в Барвихе, с мраморными полами и картинами на стенах. Его семья — богатая, из тех, что привыкли к роскоши, но меня приняли сразу, как родную. Елена Павловна обнимает меня у порога.

—