Похождения соломенной вдовушки - Анастасия Соловьева

В гостиной все переменилось с тех пор. Мы сделали ремонт. Недавно еще один. Дорогой, европейский. Но я все еще помню: в простенке между балконом и дверью в спальню стояло темно-серое кожаное кресло, из которого Валерия Михайловна когда-то открыла по мне прицельный огонь.

По улице в тот день я шла как расстрелянная. В том смысле, что меня расстреляли и я попала прямиком на тот свет. Иду, переступаю ногами, а куда, зачем – неизвестно...

Добрела до дома – дальше что делать? Взяла с полки первый попавшийся учебник. Открыла наугад, увидела череп. Вспомнила: на недавнем экзамене меня пристрастно расспрашивали про носовую полость и глазницы. На все вопросы я ответила без запинки. Потом радовалась и гордилась, как сумасшедшая, не подозревая, что меня так легко и просто расстрелять. Ликвидировать. Отселить в мир душ и теней. От меня осталась одна душа, и для Валерии Михайловны я теперь неопасна.

В комнату заглянула бабушка и сообщила: она сварила щи. Наваристые, с грудинкой. Я промолчала.

– Иди ешь! – продолжала бабушка сердито. – Со своими экзаменами незнамо во что превратилась! Кости остались одни!..

В последнее время бабушка была глобально мной недовольна. Во-первых, ей не нравился институт. Достаточно того, что я окончила медучилище – работаю медсестрой. Теперь пора замуж выходить. А Вадик – робкий, мягкотелый, по ее мнению, никакой не мужик.

А что я оставляю его ночевать, это уж вообще никуда не годится и ни в какие рамки не лезет. Еще спасибо, что про это безобразие она не рассказывала отцу. Он бы задал мне перца!

Это была игра, которую я поддерживала из уважения к бабушке. Мы обе знали: отцу я глубоко безразлична.

– Я щи не буду, – ответила я нехотя.

– Тогда знаешь что? – не отступалась бабушка. – Поставлю-ка я на вечер блины. – Я пожала плечами – делай, как хочешь. – Сегодня селедочку свежую купила, такую жирненькую!.. – При воспоминании о селедке бабушкины досада и недовольство улетучились вмиг. – Чего еще? Сметанки, масла сливочного... А хочешь, откроем клубничное варенье? Вкуснотища!..

Это уже было что-то невероятное. Царская щедрость. Взамен бабушке требовалось немного: участия, послушания, довольной улыбки.

Она часто повторяла:

– Я в твои годы...

В мои годы бабушка не уставала радоваться жизни: все впереди, сама молодая, крепкая, и детей нет – не за кого переживать.

– Откроем варенье, бабуль.

– Ну ладно. Я пошла на кухню... Ты полежала бы лучше, Люд, – добавила она, обернувшись на пороге. – Все с книгами этими возишься!..

Вечером ели ажурные блины с жирной малосольной селедкой. Была даже икра – щучья. А к чаю – дефицитная сгущенка и ароматное клубничное варенье.

Бабушка вспоминала, как полвека назад девочкой она вместе с родителями впервые пришла в этот дом. Бабушкиному отцу за хорошую работу дали квартиру. Он служил раклистом на ткацкой фабрике.

Я спросила:

– Что делает раклист?

– Раклист?! – Бабушка была сражена – она много раз повторяла это слово, никогда не задумываясь о его значении. – Не знаю... Рабочий какой-то. А может, техник, – добавила она неуверенно.

В новом доме все им было в диковинку: собственная кухня, лифт-стакан и газовая колонка. В первое время бабушка ужасно боялась ее шипения и треска. А бабушкина товарка, Лида Коростылева с пятого этажа, из страха перед ярким всполохом пламени колонку вообще не включала и умывалась холодной водой.

Я знала, что дальше разговор собьется на Лиду, на ее аккуратную, самостоятельную дочь, которая вовремя выгнала из дома пропойцу мужа и одна воспитала хорошего, скромного сына Митю. Митя окончил техникум, отслужил в армии и создал дружную семью с некрасивой, но доброй и хозяйственной девушкой Наташей.

По бабушкиному замыслу, мне следовало есть блины, наслаждаться и внимать ее рассказам. И не просто внимать, а видеть в них руководство к действию.

К счастью, до Мити на этот раз не дошло. Кто-то позвонил в дверь. Я сидела, не двигаясь с места.

– Твой, что ли? – с сомнением глядя на меня, спросила бабушка.

– Не знаю. Вряд ли.

– Ладно, пойду посмотрю.

Вскоре она вернулась, раздосадованная, какая-то напряженная.

– Ну вот, а ты говорила...

– Что?

– То!.. Вадик твой пожаловал. На лестнице ждет, в дом заходить не хочет. Премудрый!..

Я понимала, что надо выйти поговорить, но сидела, как будто приклеенная к стулу. Бабушка тормошила: иди.

– Скажи ему, бабуль, пусть придет в другой раз, – выдавила я, наконец.

– А сейчас чего?

– Сейчас у меня не то настроение.

– Иди, тебе говорят!

Она больно толкнула меня локтем в бок. Я вдруг заметила: бабушка как-то странно усмехается, будто знает больше, чем говорит.

– Ну бабушка!

– Я уж двадцать четыре года твоя бабушка.

Делать нечего. Я поплелась в коридор, убеждая себя, что я теперь для Вадима тень и душа. Вообще-то его приход – нарушение всех существующих правил. Вот души – да, могут навещать живых, если это им взбредет в голову. Но являться самовольно к душе...

Дверь была приоткрыта. Вадим стоял на площадке, облокотясь о перила. В руках он держал дорожную сумку.