Шаман - Татьяна Успенская

Сейчас они быстро рассмешили друг друга.

— Скоро новость тебе сообщу, будешь рыдать от смеха, — на прощание сказала Нина, — приготовь платок для утирания слёз. Нет, не сегодня, терпи, пока я созрею.

В тишине, наступившей после шумного разговора с Варей, Нина оказалась наедине со своим прошлым и чистым листком бумаги.

До встречи с Олегом она была скованной, неуверенной в себе, считала, что её мысли и чувства касаются только её одной. Больше всех до Олега любила отца, понимала без слов, верила, что он тоже понимает её без слов, и ей никогда не приходило в голову откровенничать с ним.

Олег обрушил на неё свою жизнь, час за часом, день за днём: как напился единственный раз в жизни, когда поступил в институт, о чём подумал, когда вошёл в свою лабораторию впервые, как задумал эксперимент, лёгший в основу кандидатской, что почувствовал, когда увидел её. Он помнил всё, что хоть немного задело его в тот или иной момент жизни, и считал эти мысли, ощущения и поступки очень важными.

С такой же жадностью он отнёсся к жизни её. Ему было необходимо знать, что чувствовала, о чём думала, чем была недовольна она в поворотные моменты.

Оказалось, что и об интимных делах можно говорить. Олег считал: всё должно быть ясно.

Поначалу Нину раздражало копание в себе, она не умела рассказать, что происходит в ней, но, чтобы не обидеть Олега, добросовестно начинала вспоминать мелькнувшую ненароком мысль, беглое или глубокое своё чувство.

Оказывается, события прошлого таились в ней невесомым грузом, и волей, терпением Олега они вернулись: яркие, ничуть не потускневшие, в мельчайших деталях и голосах. И Нине стало казаться, что они тоже её настоящее, такое же важное, как Оля и Олег.

Первой из прошлого явилась к ним с Олегом маленькая Варька.

Варька зажала в руке кусок чёрного хлеба и кулёк с семечками, подошла к стройке — там медленно передвигались пленные, сунула свои дары самому обносившемуся, синему, дрожавшему от холода немцу, и — бежать.

Варька тоже была плохо одета, тоже хотела есть, но немца ей было жальче, чем себя.

Однажды она пришла в школу в мамином вечернем платье. Мама у Варьки — актриса. Накануне Варька расхвасталась, что всё на свете может, даже в мамином платье прийти, вот и пришла, потому что девчонки не поверили ей.

Рассказанный Олегу, тот день ожил совсем по-другому, чем виделся в детстве. Голые стены класса, чёрные облупленные парты, на них — ровно нарезанные листы газеты и цветной карандаш — тетрадок у них тогда не было, они писали на газетах.

— И мы на газетах писали! — сказал Олег.

На столе у учительницы — завёрнутая горсть варёной вермишели. Это Нина ей тогда принесла. Все девчонки по очереди что-нибудь да приносили, потому что у учительницы умирала от туберкулёза дочь и сама она еле ходила.

В тот день они уже сидели на местах, учительница уже просматривала чей-то домашний листок. Тут и вошла Варька.

Она была высокая для своих восьми лет, но чёрное платье, с крупными, жёлтыми цветами по подолу, всё равно оказалось неимоверно велико. Варька подтянула его, подвязала поясом.

Вошла, дверь за собой закрыла и — застыла, вытаращив глаза: испугалась. Она стояла опустив руки. Эти тонкие руки на фоне чёрного платья висели, словно неживые крылышки.

— Из какой сказки ты к нам пришла? — спросила Варьку учительница. — Ну-ка, иди сюда. Кто ты? Королева? Золушка? Фея-волшебница? Ночь? Как звать тебя?

Они все обалдели тогда: неужели учительница не узнаёт Варьку? «Это же Варька!» — наверное, хотела крикнуть каждая. Но, видно, всех, и Нину, останавливала дикая мысль: а может, и, правда, не Варька? В классе стояла тишина.

В школе не топили. Они все были в пальто, в маминых кофтах, а у Варьки-то шея — голая и руки — голые.

Путаясь в платье, Варька сделала осторожный шаг к столу.

— Я пришла из своей сказки, — начала она хрипло, но тут же крикнула звонко: — Я — Победа! Больше нет войны, и все папы вернулись! — Её голос сорвался до шёпота. — Все мёртвые ожили.

Учительница заплакала.

В восемь лет Нина не понимала, что значит — «мёртвые ожили». Тогда ещё не вернулся никто, кроме калек, и дети ждали даже тех, на которых пришли похоронки. И Варька ждала, хотя похоронка, отпечатанная на синем бланке, уже два года лежала в нише их комода под хрустальной пепельницей.

Рассказывая Олегу про Варьку, Нина поняла, почему плакала тогда учительница и почему не отругала Варьку.

Прошлое разорвал телефонный звонок. Нина не подошла. Недопёсок Варька в мамином платье стоит перед всем классом голодным, холодным февралём войны.

Раньше, до встречи с Олегом, жизнь была бездумна, шла и шла своей непрерывной колеёй, сейчас же, благодаря Олегу, к прошлому и настоящему возникли вопросы.

Зачем она живёт? Чтобы выпустить новую книжку? Чтобы вырастить ребёнка? Как она связана с миром и с природой? Что значит родство с человеком? Главное и неглавное толпилось в Нине, требуя ответа или немедленного решения.

Оставаясь одна, вот уже много лет она писала. Писала для себя — пыталась разобраться во всех своих вопросах.

Дед матери был дворянином, и мать гордилась этим своим дворянским происхождением. А сошлась со слесарем, Рыжим Чёртом — так звала его во время ссор. Нина помнит: мать размахивает кулачками перед растерянным отцом и кричит. Нине три года, она плачет, обхватывает отца за ногу, не пускает к двери, куда гонит его мать.

И всё-таки мать выгнала отца, а сама вышла замуж за солидного пожилого инженера, который раз в месяц водил её в театр.

Рыжий Чёрт не отстал. Он заявлялся к ним чуть не ежедневно, пьяный или трезвый. Приходил и, не обращая внимания на солидного мужа, сразу лез целоваться: сперва целовал её, Нину, в дурацкую родинку над верхней губой, а потом — мать. Мать отпихивала его, кричала, чтоб немедленно убирался прочь, а лишь он уходил, запиралась в ванной, пускала воду и начинала стирать. Инженер тут же шёл за папиросами или хлебом. В квартире наступала тишина, разбиваемая падающей водой. Наконец мать появлялась, злая, красная, зарёванная, и при ней, Нине, принималась честить отца: вот-де, мешает жить, лезет в чужую благоустроенную семью…

А потом началась война. И, как часто в жизни бывает, всё повернулось на сто восемьдесят градусов: Рыжий Чёрт к концу войны стал генералом.

Теперь-то Нина всё знает про жизнь своего отца. Старший из восьми детей-сирот, он пошёл работать в четырнадцать лет, десятилетку заканчивал без отрыва от работы. Мечтал поступить в институт, как только братья и сёстры подрастут. С его способностями быть бы ему учёным. Война распорядилась по-своему — привела его в лётное училище, из которого он, попав на фронт, «двинулся в генералы».

Теперь уже никто, ни в глаза, ни за глаза, не назвал бы его Рыжим Чёртом. Седина его не взяла, смерть и болезни — тоже. Он не стал пьяницей. Видно, пил для храбрости, чтобы суметь переступить запретный порог любимого дома.