Да будет воля моя - Дженнифер Бенкау

— Я просто люблю чистоту.

— Нет, просто у тебя нет никакого хобби.

Честность — это второе имя Солнца, и тут она редко идет на компромисс. Но у нее такой характер, что даже спорить с ней приятно.

— Пару маленьких капризов ты можешь и оставить мне… Иначе мы начнем спорить о твоей ужасной коллекции фарфоровых слоников. А сейчас я выпью кофе. На работе я не успеваю это сделать. Да и мой собственный кофе все равно лучше.

«По крайней мере я знаю, что мои чашки чистые», — мысленно продолжает она.

— Твоя хозяйка не должна допустить, чтобы ее горячий итальянский шеф с горячей кровью услышал такое, — говорит Солнце, обращаясь к Одину.

Кот переворачивается на спину и подставляет живот, и Солнце начинает самозабвенно чесать его.

— Он бы выгнал меня ко всем чертям, — шутит Дерия. — А теперь признавайся — какой тебе от меня нужен совет?

Солнце вздыхает, а Дерия знает свою подругу достаточно хорошо, чтобы предвидеть ее ответ.

— Опять речь идет о твоем брате? Ему нужны…

«…снова нужны твои деньги», — хочет сказать она, однако вовремя успевает остановиться. Она не хочет обидеть Сузанну, но такой излишней прямолинейностью легко может это сделать.

— Он попросил еще раз помочь ему… — бормочет Солнце. — Но я не знаю, действительно ли так для него будет лучше.

Дерия отставляет кофе в сторону, садится за стол рядом с подругой и берет ее за руку.

— Значит, он снова не пошел на эту терапию, да?

Сузанна качает головой и вдруг становится ужасно усталой:

— Он сочиняет, что у него не было времени.

— Но ты ему не веришь.

— Нет.

— Зачем ему в этот раз нужны деньги?

Солнце невесело улыбается:

— Чтобы отремонтировать машину. Вроде бы она уже не может ездить, а это для него настоящая катастрофа… Говорит, она ему нужна, чтобы ездить к врачу, и на терапию, и вообще куда угодно, куда ему срочно нужно. Странно только то, что вечером машина стоит перед его квартирой, а целый день ее там нет. Значит, не настолько уж она неисправна. Почему он все время врет мне, Дерия, почему?

У Дерии нет ответа, которого не знала бы сама Солнце. Не говоря ни слова, она обнимает ее. Наверное, очень тяжко наблюдать со стороны, как твоего младшего брата пожирает зависимость, а ты сама только беспомощно следишь за этим. Дерия не знает ее брата и, наверное, лишь приблизительно может представить себе, что чувствует подруга.

— Ведь у него нет никого, кроме меня, — шепчет Солнце.

Сейчас она кажется очень маленькой, Дерии хочется спрятать ее себе под куртку и защитить от жестокостей этого мира. Мира, который часто оказывается слишком грубым, холодным и безнадежным для такого человека, как Солнце.

Ее собственные заботы кажутся мелкими и сморщенными, как изюминки, перед лицом этой проблемы. Каким незначительным вдруг кажется вопрос, заметил ли ее мужчина, которого она знала еще в юности. Не все ли равно, вспоминает он время от времени о ней или уже нет?

Кого она сейчас пытается обмануть? Ведь этот мужчина наверняка Якоб.

И это меняет все.

Когда вечером она сидит за работой и пробивает на кассе покупки поздних посетителей, она снова невольно вспоминает о Якобе. Никто здесь даже в самой малой степени не похож на него, но ей кажется, что везде, куда она только ни посмотрит, сразу узнает его глаза. Обычно Дерии удается хорошо спрятаться за своей работой.

— Семнадцать евро девяносто семь, пожалуйста. У вас есть карточка скидок?

— Нет.

— Вы собираете наши баллы лояльности?

— Да, спасибо.

— И два евро три цента сдачи, пожалуйста. Приятного вам вечера.

Работа кассирши просто прекрасна для нее и ее неврозов — из-за этих самых неврозов она злится на себя, но их же и пестует, как маленьких милых домашних животных, ведь без них она бы не была собой.

Сидя за кассой или работая официанткой кафе, ей без труда удается общаться с незнакомыми людьми, улыбаться, время от времени поддерживать ни к чему не обязывающий разговор… Все это ей нужно, чтобы быть уверенной, что она просто немного странная, но вовсе не серьезно психически больная. Робкая — это да, пусть, но все же не погрязшая в социофобии. Раньше она частенько впадала в панику: ей казалось, что с ней что-то не так, что она выбивается из того русла, в котором двигаются нормальные люди. Люди искусства считаются особенно подверженными душевным болезням — она должна радоваться, что теперь уже не так близка к искусству. Но нет, она этому не рада.

За это время Дерия поняла, что хотя и попала в штопор, но все же вписалась в поворот. Ее психотерапевт утверждает это. И Солнце с этим мнением соглашается. И ее работа, во время которой она не моргнув глазом общается с чужими людьми, тоже доказывает это.

— Сорок пять евро двенадцать центов, пожалуйста. У вас карточка есть?

— Нет. Я плачу картой ЕС.

— Пожалуйста. Вставьте карточку вот сюда, введите ПИН-код и подтвердите нажатием на зеленую кнопку. Вы собираете наши баллы?

Ее работа — это шарф и шапочка, с помощью которых она согревает и хранит свое одиночество. Ее фразы — маска, которая демонстрирует улыбку, независимо от того, что за ней скрывается. Это никого не касается.

Она воспроизводит один и тот же набор фраз покупателю за покупателем, но в мыслях она уже далеко в прошлом, вернулась на многие годы назад. Раньше на каждом углу еще стояли киоски, в которых вечером или по выходным можно было купить напитки, сладости и сигареты. Она еще помнит, что всегда заказывал Якоб: пачку сигарет «Лаки Страйк» и пакетик сладостей за две марки. Якоб, который тогда еще не был уверен, превратился он уже во взрослого мужчину или остался еще юношей, почти подростком. Сейчас маленьких киосков в Дюссельдорфе почти нет — да и кому они нужны, когда все супермаркеты с понедельника до субботы открыты до позднего вечера? Дерия спрашивает себя, курит ли еще Якоб — уже тогда он хотел бросить курить — и любит ли еще жевательную резинку со вкусом вина.

Следующий покупатель кладет на транспортер «Лаки Страйк» и два пакетика «Харибо». Дерия медленно, очень медленно, поднимает глаза. Надеется. Боится. Молится.

Это может быть Якоб.

Но это не он, это подросток лет пятнадцати, и прическа у него такая же, какая была у Якоба. Однако волосы светлые, а не каштановые. И глаза синие, а не карие. Он возмущается и обзывает ее дрянью, когда она, увидев сигареты, просит предъявить паспорт… Якоб так бы никогда не сделал.

Он был убежденным убийцей и был этим вполне доволен.

У него не было безумного убеждения — он не обязан делать в жизни что-то хорошее. Он не верил в глупости вроде божьего предначертания, которое подталкивало бы его к этому. Никто не заставлял его убивать. Ни один из этих жалких людишек. Он не убивал ни по финансовым, ни по эмоциональным причинам, из жадности или иных низких побуждений.