Необратимость - Челли Сент-Клер

— Не то, что я имел в виду, но ладно, если это тебя заводит.

— Хорошо. — Я прочищаю горло, удивленная тем, что он согласился. — «Bad Moon Rising» группы Credence Clearwater.

— Мой друг. Он женился и обзавелся лодкой. Каждое лето мы отправлялись на озеро и крутили эту группу.

Я улыбаюсь.

— Значит, у тебя все-таки есть друзья.

— Был один, когда-то давно, до того, как жизнь трахнула меня, и ничто больше не имело значения.

Меня пронзает сердечная боль.

Я хочу знать больше, я хочу знать о нем все.

Но это было бы ошибкой, а я уже совершила их слишком много. Даже то, что теперь я знаю его настоящее имя, будет преследовать меня.

— Как ты думаешь, он сейчас ищет тебя? — спрашиваю я.

— Да, он такой парень. — Он говорит это почти с сожалением. — Я бы сделал для него то же самое.

Я обдумываю его ответ, прежде чем вздохнуть и продолжить:

— «Separate Ways» группы Journey.

— Мм. Моя сестра бесконечно крутила этот клип. Она была одержима музыкой восьмидесятых. Сводила меня с ума.

Сара?

Я не настаиваю на развитии этой темы, слишком боясь оборвать момент, как тонкую нить.

— «I Kissed a Girl» Katy Perry.

Он усмехается.

— Нет.

— «Hey, Soul Sister» группы Train.

— У тебя ужасный музыкальный вкус. Дальше.

Раздается смешок.

— «Blackbird» группы The Beatles.

Он замолкает так надолго, что я уже не жду ответа. Когда наконец раздается его голос, он низкий, напряженный, чего не было минуту назад.

— Моя мама пела ее, когда мыла посуду.

На языке вертится двадцать вариантов ответа: от «это мило» до «я люблю эту песню» и «расскажи мне о своей маме». Именно об этом я хочу спросить, но его тон говорит мне этого не делать. Молчание затягивается, и я не знаю, как его прервать.

Затем он добавляет:

— Она заставляла меня чувствовать… ревность.

— Ревность? — Мне хочется плакать, и я не совсем понимаю, почему.

— Это песня о надежде. Мне всегда казалось, что она вдалбливала мне ее в голову.

— Мне жаль.

— Теперь это не имеет значения. — Он делает паузу. — Давай еще одну.

Тихо вздохнув, я поворачиваюсь лицом к разделяющей нас стене и предлагаю ему последнюю песню, крепко прижав к ней руку.

— «The Scientist» группы Coldplay.

Он молчит.

Проходит семь напряженных секунд, которые звучат так же громко, как мое сердце.

Когда он отвечает, я уже успокаиваюсь, низкий гул его голоса звучит странной колыбельной.

Но я слышу его, ясно как день.

— Ты.

И когда через полчаса дверь с грохотом распахивается, я чувствую себя самой смелой на свете.

Это не Роджер.

Почему это не Роджер?

Ужас проникает в меня, высасывая все мужество из моих костей. Я отступаю назад, пока не упираюсь спиной в стену, и трясу головой.

В конце концов, камере транслировала звук?

Неужели мы только что решили свою судьбу?

Они знают?

Медсестра подходит ко мне с непроницаемым выражением лица и достает из переднего кармана иглу. Я смотрю на свою тарелку с холодным нетронутым обедом и понимаю, что уже время ужина. Это Роджер должен был войти в эту дверь и принести мне еду, а не она.

Где он?

Я сглатываю подступившую к горлу кислоту и перевожу оцепеневший взгляд на длинную иглу, поблескивающую в свете ламп над головой. Острая, безжалостная. Она не похожа на мое лекарство.

Это похоже на…

— Пора идти, — говорит она, ее голос холоден. В нем нет ничего — она не может быть человеком. — Я предлагаю тебе сотрудничать.

Сотрудничать.

Я только и делаю, что сотрудничаю, и это ни к чему не привело. Я все еще здесь. Пойманная в ловушку и беспомощная, как птица в клетке со сломанными крыльями.

— Держись от меня подальше. — Слезы застилают мне глаза, ее мерзкое лицо расплывается. — Где Роджер?

Цепь Айзека движется, тянется к стене. Он прислушивается, ждет. Он знает, что планы изменились. Поворот сюжета, мешающий нашему побегу.

Но сейчас он ничем не может мне помочь.

Мне нужно выбраться отсюда.

Мой пульс учащенно бьется, внимание переключается между все еще открытой дверью, шприцем и медсестрой. Я снова сглатываю. Горло жжет, словно я глотаю пепел.

— Пожалуйста, — умоляю я, глядя на дверной проем. Я могу убежать. Я вырвусь и будь прокляты последствия. — Не трогайте меня.

Женщина вздыхает, почти со скукой, и надвигается на меня.

Я узнаю иглу. Как только она проткнет мою вену, я исчезну. Буду парализована. Меня притащат без сознания в операционную вместе к доктору Франкенштейну, а затем изуродуют изнутри.

Сегодня день операции.

И я не могу не думать, что она будет последней. Возможно, мое время истекло.

Она делает шаг вперед.

Я уворачиваюсь.

В ее глазах мелькает раздражение, когда она снова тянется ко мне. Она промахивается. Я бросаю взгляд на дверь, и тут она понимает, что оставила ее открытой. Ее внимание на мгновение рассеивается. Я вижу проблеск паники. Я использую это в своих интересах и делаю свой ход.

Юркая и быстрая, я проскакиваю под ее рукой и бегу, спасая свою жизнь.

— Эй! — рявкает она.

Перед моими глазами мерцают звезды. Инстинкт самосохранения подстегивает меня. Айзек колотит по стене, звуки заглушаются резкими ударами моего сердца. Мои ноги скользят по полу, но я удерживаюсь, продолжаю бежать и хватаюсь за ручку двери, распахивая ее пошире.

Но далеко уйти не удается.

Крик вырывается из меня, когда я врезаюсь в массивное тело.

Роджер.

Он хватает меня.

Все происходит так быстро.

— Айзек! — кричу я.

Две сильные руки сжимают мои плечи до синяков и нестерпимой боли. Я не могу пошевелиться, не могу убежать. Я могу только выкрикивать его имя.

— Айзек!

Игла находит мою шею прежде, чем я успеваю сделать еще один вдох.

Все кончено.

Я потерпела неудачу.

Я медленно моргаю, когда начинаю чувствовать действие наркотиков, и обмякаю на груди Роджера, теряя сознание.

Последнее, что я слышу, — это свое имя.

Его прозвище для меня.

Пчелка.

ГЛАВА 17

Обрывки слов. Беспорядочные звуки. Размытые лица и полосы света.

Меня забирают. Уносят.

Мои веки словно налились свинцом, я пытаюсь удержать их открытыми достаточно долго, чтобы что-то разглядеть. Голоса просачиваются в мой мозг, незнакомые и странные.

Тарабарщина.

Я приоткрываю рот, чтобы заговорить, но с губ слетает лишь слабый стон. Никаких слов. Только агония.

Такое ощущение,