Кармен. Комсомол-сюита - Зоя Орлова

заснеженными крышами. Над трубами поднимались ровные дымные столбы, горели цветными занавесками окошки, было слышно, как где-то играет гармонь и поют нестройные голоса.

Мы въехали во двор высокого бревенчатого дома.

— Кирюша, приехали. Выбирайся.

Я сонно топталась у ступеней крыльца, пока Леха загонял машину в жестяной гараж и закрывал двери.

— Ну, айда, Кирюша моя, — сказал он, поднимаясь на крыльцо.

Я шагнула следом в бревенчатое нутро, освещенное тусклым желтым светом сорокаваттной лампочки. Из холодных сеней вы зашли в подобие прихожей.

— Ты пока не раздевайся, дом холодный. — Алексей заботливо поправил воротник моей шубки. — Посиди пока в комнате, я сейчас быстренько печку запалю, надо протопить.

Я кивнула и прошла в просторную комнату. На полу лежал большой вытертый ковер, застеленный сверху широкими полосатыми половиками. Диван с высокой деревянной спинкой был застелен другим ковром, с бело-желтыми узорами по красному полю, и уставлен подушечками с вышивкой. У стены с окошками стоял стол, накрытый гобеленовой скатертью, стулья с квадратными спинками, на сиденьях вязаные салфетки из «бабушкиных» квадратов. В углу, на высоких ножках, стоял небольшой телевизор. А рядом поблескивала разноцветными стеклянными шариками елочка. Пахло хвоей и еще чем-то таким, сладковатым, не знаю как определить этот запах, но так часто пахнет в деревенских домах.

— Леш, а может я пока чего-нибудь на кухне поделаю, а?

— Ну, если умеешь с газовым баллоном обращаться, то попробуй, — откликнулся он, брякая дровами где-то рядом.

С газовым баллоном? Я видела, как это делает Зина в нашей городской квартирке, здесь, в Камне. В принципе, это несложно, надо только вентиль на баллоне не открывать слишком сильно. В общем, я знала, как это делается в теории. Когда зашла на кухоньку и увидела рядом с двухконфорочной плитой здоровенный красный «фугас», струсила.

— А можно как-нибудь без баллона? — крикнула я.

Леха зашел в кухню, быстро пошаманил у плиты, зажег конфорку и поставил на огонь зеленый эмалированный чайник.

— Я печку разогнал, сейчас будет тепло, — сказал он.

Обнял меня со спины и поцеловал в макушку.

Потом мы пили душистый чай с травами. Есть мне не хотелось, зато очень хотелось спать. Этот насыщенный день, плавно перешедший в новогоднюю ночь, изрядно утомил и вымотал.

— Ну, что, Кирюша, идем баиньки? — ласково спросил Алексей.

— А ты не будешь приставать? Я, правда, очень хочу спать, — проговорила я хриплым от усталости голосом.

Лешка хмыкнул и ответил:

— Если честно, очень хочется поприставать, малышка. Но ты такая замученная, что мне совесть не позволит. Так что будем по-честному спать. А вот завтра… Завтра-то не отвертишься, пушиночка…

Он многозначительно покачал головой. Но мне было уже ни до чего.

Он взял меня за плечи и отвел в комнатку, в которой все место занимала большая кровать. От одежного шкафа ее отделяла узенькая дорожка, ровно на ширину дверцы. Лешка достал с полки полосатую пижаму и подал мне.

— Надень. К утру в доме будет прохладно, а эта пижама теплая. Я выйду, а ты давай, переоденься и под одеялко.

Я вяло стащила с себя платье и остальное, только трусы снимать не стала. Пижама оказалась фланелевой, очень мягкой. Вообще-то она была мужская и велика мне размеров на десять, но тем уютнее было в ней. Я забралась на бескрайнее ложе и свернулась калачиком под атласным одеялом с яркими вышитыми цветами. Почему-то вспомнилась частушка:

Одеяло, одеяло, одеяло красное

Как под этим одеялом моя целка хряснула

Я хмыкнула и закрыла глаза. Сквозь дрему услышала, как Алексей шуршит одеждой и забирается под одеяло рядом. Он по-хозяйски подгреб меня себе под бок и затих.

— С Новым годом, Леша, — пробубнила я.

— С новым счастьем, — ответил он тихо и коснулся губами моего уха.

Я провалилась в сон.

* * *

Утром я проснулась от того, что Алексей брякал посудой в кухне. В доме было тепло и вкусно пахло пирогами. Мон дьё, он еще и пироги печь умеет⁈

Я потянулась, выбралась из постели и потопала на кухню, шаркая по половикам смешными широкими шлепанцами на толстой войлочной подошве. Леха что-то напевал себе под нос и колдовал над столом. Услышав шарканье, обернулся, его лицо вытянулось.

— Чего? — оторопело спросила я.

Леха кивнул на маленькое зеркальце, что висело на гвоздике, вбитом в дверной косяк. Я приподнялась на цыпочки и глянула на себя. Ерш твою медь! Я же не смыла вчера тушь с ресниц! Теперь у меня на пол-лица расплылись черно-синие кляксы. Леха захохотал.

— Как зовут тебя, лошадь страшная? Шнегурочка, — поддразнил он.

А я резвенько пошаркала к умывальнику. Склонившись над жестяной раковиной, аккуратно смыла следы туши, собрала волосы в хвост и вернулась в кухню. Остальные «удобства» Леха показал мне еще вчера. Туда нужно было пробежать по холодному, узкому, крытому коридорчику, надо только надеть опорки, это такие обрезанные валенки. Три пары опорок стояли тут же, у двери в коридорчик.

Мы сели завтракать, хотя по времени это был бы уже, пожалуй, второй завтрак или ранний обед. Стол был уставлен тарелочками и мисками со всякими домашними соленьями и закусками, на досочке веером лежало тонко нарезанное сало, в глубокой тарелке румяной горкой красовались пирожки.

— А пирожки откуда? Ты что, встал с петухами и сам их испек? — спросила я.

Лешка был доволен произведенным эффектом и сиял лучезарной улыбкой.

— Ну… пирожки я печь не умею. Я к соседке смотался, пока ты спала, это она нам пирожков-то напекла. Ешь, пока теплые, — сказал он и положил аккуратный маленький пирожок мне на тарелку.

Я чувствовала себя счастливым хомячком, который проснулся после зимней спячки на складе готовой продукции хлебозавода.

Краем глаза я следила за выражением на Лешкином лице. Ну, понятно же, что он привез меня в эти хоромы, чтобы налюбиться за все целомудренные ночи и еще впрок, на пару месяцев вперед. Но мне было интересно, на сколько у него хватит терпения вести себя вот так спокойно, по-братски. Все-таки праздничные выходные не резиновые, тут, можно сказать, каждый час на счету. А Леха даже не намекал ни на что.

Я спросила, как ему концерт.

— Хорошо получилось, — ответил он. — Ну, твой-то номер вообще вне конкуренции. А чего там Шауэр от тебя хотело-то?

— Когда?

— Ну, когда ты уже переоделась и из гримерки вышла.

— Ты видел? Ты за мной следил?

— Нет.