Повелитель змей - Ги Раше

Небкаурэ явился во дворец номарха, назвал свое имя и представился посланцем его величества, поэтому Ренсенеб, не прибегая ни к каким уловкам, принял его, тем более что он ничего не мог знать о причине этого визита. Небкаурэ представил ему Хети, назвав молодого воина приближенным его величества, и сообщил, что тот требует справедливого суда, чему монарший рескрипт служит подтверждением. Когда Хети изложил номарху суть своего дела и потребовал, чтобы Мерисет вместе с сыновьями предстал перед судом и чтобы все трое понесли кару за совершенные преступления, Ренсенеб не смог скрыть замешательства. Но, прекрасно понимая душевное состояние Хети и его готовность пойти на крайние меры, он решил прибегнуть к хитрости. Он сказал, что исполнит повеление государя, но прежде ему нужно выслушать обвиняемых. Ренсенеб пообещал вызвать Зераха с сыновьями во дворец, чтобы они могли защищать себя и ответить на предъявленные обвинения. Номарх решил, что суд состоится через четыре дня, и напомнил присутствующим, что этот день трижды счастливый — праздник примирения Гора и Сета.

— Значит, наши боги будут на твоей стороне, и это обещает успешное разрешение твоего дела, — сказал Ренсенеб Хети. — Что до меня, то я выслушаю доводы обеих сторон и вынесу справедливое решение сообразно законам этого нома и нашего города.

— Я думаю, что в этом номе действуют те же законы, что и в любом другом номе Египта, — заметил Небкаурэ. — И этими законами руководствуются все дети Изиды и Осириса, живущие в долине со времен сотворения мира. Подчиняться им должны и дикие народы, пришедшие жить на нашу землю, которые, судя по всему, злоупотребляют нашим гостеприимством.

Царский наместник кивком подтвердил справедливость слов Небкаурэ, но словесного подтверждения этому гости так и не услышали.

Дворец номарха располагался на высоком холме, у подножия которого извивался рукав Нила. Построен он был сразу после закладки города фараоном Аменемхетом I, а значит, за триста лет до описываемых событий, и с тех пор много раз ремонтировался и отстраивался, сохранив красоту внутренних двориков, украшенных портиками, и величие просторных открытых залов. Но с приходом в город азиатских переселенцев, и в первую очередь представителей племен, давших ному множество новых солдат, египтяне постепенно покинули дворцовый квартал, уступив место семьям ааму, пришедшим из Ханаана. Поэтому, чтобы добраться до дома Сахатора, расположенного в южной части города, недалеко от речного порта, Хети и его спутникам пришлось пересечь квартал ааму, разраставшийся к северу и западу, при том что сам город стоял на восточном берегу рукава Нила. Они прошли мимо главного храма бога Сутека — здания, являвшего собой разительный контраст с храмовыми постройками египтян, представлявшими собой череду дворов и залов, украшенных колоннами, ведущих в святая святых — мало освещенную комнату, в которой находилось изваяние божества, господина этого храма. Храм ааму представлял собой простое каменное сооружение, окруженное двором. Небкаурэ рассказал изумленному Хети, что в этом здании ааму собираются и все вместе молятся своему богу, воплощением которого является камень, по их верованиям, упавший с неба.

— Эти люди нас презирают, потому что в своем неведении полагают, будто мы поклоняемся животным, — продолжал объяснять Небкаурэ. — И это лишний раз говорит об их глупости, потому что все мы знаем: животные — наши братья, сосуды для божественных душ, телесные воплощения божественной сущности тех, кому мы поклоняемся. И эти боги не что иное, как порождения создателя, того, кого в Мемфисе называют Птахом, в Гелиополисе — Ра или Атумом, в Гермополисе — Тотом, а в Тебесе — Амоном. Недалекие ааму падают ниц перед своим богом, как мы это делаем в присутствии нашего царя, думая, что таким образом могут повлиять на его решение. Они уверены, что бог может заниматься каждым, услышать все молитвы и исполнить все желания. Да, мы обожествляем наших царей, мы присваиваем им посмертно титул божества, но в глубине души мы знаем, что и они — обычные люди. Они, как и мы, совокупляются с женщинами ради удовольствия и деторождения, как мы, пьют и едят, а потом справляют большую и малую нужду. В конце концов, они заболевают и умирают. Единственная разница между нашим смертным монархом и их богом заключается в том, что они считают бога бессмертным и не воплощают его облик в изваяниях, потому что они на это не способны, раз довольствуются простым камнем.

Рассуждая о богах Египта и богах ааму, Небкаурэ хотел подчеркнуть превосходство коренного населения Черной Земли, построившего колоссальные пирамиды, величественные храмы, украсившего дворцы и усыпальницы своих правителей изящной росписью — бесчисленными изображениями людей, животных, богов, богинь и прекрасными изваяниями богов, царей, представителей знати и простых людей, в то время как у ааму не было даже ни своей письменности, ни таланта создателя, роднящего человека с богами. Рассудив так, молодой писец сделал вывод: дикие народы пришли в Египет потому, что земли страны богаты и плодородны, а население — трудолюбиво, искусно и изобретательно. Однако дикари не могут оценить по достоинству богатства и красоты Черной Земли, ибо единственное, к чему они стремятся, — это установить свои законы, изуверские и глупые, насадить свои нравы, в сравнении с египетскими жестокие. Им не нравится то, что в Египте мужчины и женщины всегда были равны и свободны, это противоречит их верованиям, наивным и примитивным. В качестве примера Небкаурэ привел отца и братьев Исет, которые считали себя вправе распоряжаться судьбой девушки и судьбой ее матери, не останавливаясь перед преступлением, лишь бы добиться своего.

— И вот к чему мы пришли! А виной всему наша слабость, наша недальновидность, — заключил Небкаурэ. — Дикари, которых мы приютили на своей земле, чтобы на родине они не умерли от голода и жажды, теперь столь многочисленны, что позволяют себе нас презирать, разговаривают с нами высокомерно и заявляют, что скоро они заставят нас подчиниться их закону и принять их мораль, так как они станут хозяевами земли наших предков и дадут нам новых богов.

В назначенный день Хети явился во дворец номарха полностью вооруженный. Его сопровождали Небкаурэ и трое воинов, которым Кендьер приказал не только служить сыну и его другу, но и охранять их.

Ренсенеб принял их во дворе, выходившем прямо на улицу, чтобы любой прохожий мог зайти и посмотреть, как вершится справедливый суд номарха. Кресло для правителя установили в тени портика, рядом стоял слуга с опахалом из длинных страусовых перьев.

Кроме Ренсенеба, слуги и Хети со спутниками во дворе находилось трое стражников, вооруженных секирами и короткими бронзовыми мечами. Судя по окладистым бородам и достававшим до середины икры цветастым туникам, это были ааму.

Хети и его спутники прибыли первыми, поэтому их попросили подождать в тени прихода обвиняемых. Последние заставили себя ждать так долго, что Хети начал терять терпение. Небкаурэ предложил Ренсенебу послать за Зерахом стражников, которые смогут в случае необходимости привести его силой. Но Ренсенеб успокоил его, сказав, что обвиняемые непременно придут, а заставляют они себя ждать, желая показать свою независимость от египетской власти, потому что знают — подобное проявление неуважения ничего им не будет стоить. Этот ответ, как вы, наверное, догадались, весьма обеспокоил Небкаурэ. Наконец Зерах явился. За ним следовали сыновья, но маленького Амени они с собой, вопреки обещанию Ренсенеба, не привели. Хети решил сразу выразить свое недовольство, но Зерах не дал ему возможности это сделать: даже не удостоив номарха приветствием, Зерах остановился у входа и громко произнес: