Входи, открыто! - Марианна Кожевникова

— А воду себе будешь из ключа носить? Или обычную будешь пить, водопроводную?

— Я и им буду ключевую носить. Они привыкли. После ключевой другой не захочешь.

— Так ведь уволилась!

— Не умерла же.

Когда Саня сталкивался с деревенскими, его собственные заботы начинали казаться ему какими-то лишними, ненастоящими. Несерьезными. Но он себя утешал, что это у него работают интеллигентские комплексы вечной вины перед народом. Кто, так сказать, виноват, и что делать?

Гусь Арине очень понравился.

— Знатная птица, — одобрила она. — Положительная. Давай я ее прямо сейчас возьму. Пусть ко мне привыкает. А к лету она мне гусяток выведет. Будем вместе на прудок ходить, я носки вязать, она деток холить. К Рождеству тебе гусем отдам с яблоками.

На том и порешили.

Проводив Арину с гусем, Саня неожиданно почувствовал себя очень одиноко. Подумал, что хорошо бы от Инны ответ получить и с Олежкой повидаться, хотя бы по Интернету. И еще вспомнил, что у него накопилось множество вопросов к отцу, и решил махнуть в Москву, повидать отца и тетю Наташу. Свидание с детством не прошло даром. Пора было кое-что понять про своих собственных родителей. И снова он заволновался, но подумал, что перед тем как принимать важное решение относительно будущего, необходимо разобраться с прошлым. Он поднялся наверх и положил во внутренний карман материнское письмо.

Севе, зная, как он о своем гусе печется, чтобы не беспокоился, оставил записку: «Мартын оказался Мартышкой, очень приглянулся старушке, и она его забрала». Приписал адрес Арины, сел в машину и покатил.

Дорогой он замечал подкрадывающуюся потихоньку весну: то на солнышке барабанила капель, то старичок у забора топтался, прикидывая, как починить лапочку в предвкушении долгих летних посиделок. А главное, вдоль дороги выстроились чередой ведра с картошкой: запасливые хозяева спешили продать ее, пока не проросла. Саня купил пару ведер самой сухой и шероховатой, потому что в доме у них любили рассыпчатую, и с гостинчиком покатил дальше. Отец оценит. Городскую картошку с их, посадской, не сравнить!

Вылезая у обшарпанного подъезда, Саня невольно задержал взгляд на серебристой «ауди». Куда только не залетают нынче чудесные птицы, даже в скучные спальники.

Дверь открыла тетя Наташа.

— Цветете, как майская роза, — сделал ей совершенно искренний комплимент Саня, обрадовавшись ее неожиданной молодости и целуя в обе щеки. — Командуйте, куда картошку нести!

— Ой, Санечка! Ты всегда как снег на голову! Вот радость-то!

Саня пригляделся и удивился: тетя Наташа вопреки своей обычной замороженности была оживлена, даже, может быть, чем-то взволнована, вот это-то ей и шло, это-то ее и молодило.

Услышав голоса, вышел в прихожую отец. И у него тоже по-особенному блестели глаза, и он раскраснелся от возбуждения. Что же у них тут творится? Саня почувствовал недоумение. С отцом они расцеловались.

— Да вы оба молодеете не по дням, а по часам, — поглядывая то на одного, то на другого, сказал Саня.

— У нас и планы молодые, — подхватил отец. — Тащи скорее картошку на лоджию и приходи к нам в комнату, мы чай пьем. За чайком все новости и расскажем. Ты приехал, словно почувствовал, что о тебе речь.

Саня удивился, при чем тут он. И вообще непонятно, что у них творится? Его собственные вопросы показались не слишком уместными, но он подумал, что все-таки задаст их. Ничего страшного. Он тоже мучился. Имеет право.

— Ты же знаешь, отец, у меня интуиция, — сказал он и взялся за пластиковые пакеты с картошкой.

В коридор выглянула девушка. Красивая. Очень. Может, даже не красотой, а простотой, естественностью, доброжелательностью. Но и красотой тоже. Саня до того поразился, что выпрямился, снова оставив картошку. Хоть портрет пиши — тонкие черты лица, умные серые глаза, каштановые волосы. Он даже рот приоткрыл и заслужил за свое удивление самый нежный сестринский поцелуй.

— Не узнал Милочку? — рассмеялась тетя Наташа.

— Не узнал, — отвечая на поцелуй, повинился Саня. — Быть тебе богатой.

— Уже, — улыбнулась Милочка и исчезла.

Саня снова взялся за картошку и все-таки оттащил ее на лоджию. В ящике было полно картошки, и он поставил пакеты рядом. Хозяйственные у него старики, ничего не скажешь, но посадская картошка не еда, а лакомство, это все знают.

В комнате сидели за чаем, вареньем и домашним пирогом Милочка, тетя Наташа и отец.

Оглядев Милочку при ярком свете в комнате, Саня признал, что она сказала правду. Безупречный серо-сиреневый костюм Милочки, ее никому не заметная косметика свидетельствовали как о вкусе, так и о немалых деньгах. Так одеваются и красятся только на Западе, Саня знал это по французским модным журналам.

Тетя Наташа наливала уже ему душистый чай, отрезала кусок пирога со сливовым повидлом, и Саня вспомнил, что очень любил ее пироги, сладкие, с кислинкой. Он пил чай с пирогом и любовался Милочкой.

— Рад за тебя, сестренка, — наконец высказал он свое одобрение. — И на какой же ниве ты трудишься?

— Туристический бизнес и авиаперевозки, — ответила она. — Директор фирмы.

На Саню повеяло французскими духами и воздухом Парижа. Черт возьми! А мир-то широк! Муза дальних странствий коснулась Саниного плеча, приглашая тронуться в путь. Что-то он давно по-французски не разговаривал! И живых французов не видел. Вот сейчас он заработает в кино кучу денег и отправится в Париж.

— Мы надумали переезжать, — сказал отец, — сидим, подробности обсуждаем.

— Ну, значит, в самом деле весна скоро, — сказал Саня. — Если даже новое гнездо надумали вить. И где же, если не секрет?

И тут всех троих прорвало. Тетя Наташа, отец и Милочка наперебой принялись рассказывать, что у них на мази покупка квартиры, она и побольше, и поудобнее, и поближе к центру, а эта останется Сане, и он может жить в ней или сдавать, если захочет.

Ну и подарочек! Почище гуся к Рождеству!

— А не жирно ли? — спросил он.

— Не жирно! — хором ответили трое в нарукавниках. — В самый раз. Ты же видишь, у нас дела в гору идут!

Сане рассказывали, кто в какой фирме работает, какие проценты и скидки получает, но у Александра Павловича от всей этой неожиданной информации голова пошла кругом. И он понял только одно: к нему со страшной скоростью приближается Париж. Пройдет совсем немного времени, и до него будет рукой подать.

Он помотал головой, отгоняя видение.

— Я всегда знал, что искусство нуждается в меценатах, но ваше меценатство по отношению к моему искусству — большая неожиданность, — выпалил он наконец весьма витиеватую фразу, свидетельствующую о его смущении и смятении.

Видно, и выглядел он очень растерянным, потому что Милочка очень тактично постаралась его ободрить.