Близость - Ария Тес

Тогда впервые я поняла, что «вместе и навсегда» - это просто красивые слова. Ничего не вечно под луной. Нет таких чувств, которые сберегли бы от пороков и соблазнов Москвы обычные смертные. Это под силу только по-настоящему сильным людям. Ну или тем, кому есть дело до души родного человека, а в нашей паре нет ни того, ни другого. Я - тряпка. Дамиру - плевать.

Черт, как же я ненавижу Москву…

Нет, я ее так и не полюбила, да и с чего бы? Это она забрала моего мужа. Каждый раз, когда я думаю об этом, представляю, как она медленно завлекает его в своей дикий вальс, а потом кружит-кружит-кружит. И не отпускает. Нет, она его никогда не отпустит, да и надо ли мне это?

Я уже не вижу причин ответить на этот вопрос положительно.

Смутно помню, как я отчаянно хотела сберечь наши отношения. А сейчас…черт, как же все круто изменилось…

Мой ад начался полгода назад с первыми опавшими листьями и очень холодной осенью. После первого инцидента мне дали почти месяц на восстановление. Дамир пытался поговорить со мной, снова пытался стать ближе, но у него ничего не вышло. Я не шла на контакт. Я просто не могла найти тропинки к нему, которую раньше всегда видела слишком четко. Может быть, будь все иначе, и я была бы привычна к необходимости ее искать, у меня хватило бы сил, но…их не было.

Все изменилось в ту ночь.

Все изменилось навсегда.

Месяц меня никто не трогал. Дамир пытался, но, как мне кажется, ему было слишком страшно самому. Страшно и стыдно. Поэтому через месяц он принял решение повторить. Полагаю, так он хотел сравнять нас в собственных глазах, А я опять отказалась.

Во второй раз было так же больно, как и в первый. А вот на третий наступил наркоз. Я помню, как смотрела на них, но не помню, как горела.

Конечно, сейчас мне нравится думать, что Дамир попытался сделать что-то ради того, чтобы спасти наш брак. Даже такое тупое, как повторить то, что его разрушило в надежде собрать осколки в одно целое. Но все могло быть гораздо прозаичнее: у нас не было секса целый месяц, потому что представить, как он меня касается после другой? Я не могу до сих пор.

С другой стороны, эта теория имеет место быть, если секса не было только у меня, а не у него.

Впервые он внес дополнительные пункты в наше соглашение об «открытых» отношениях, после того как мы вернулись от его матери. Летали на Новый год, провели последнюю неделю декабря с ней, а третьего января вернулись в Москву, где сразу же поехали к Зотовым. По дороге домой он сказал, что не хочет ограничиваться только этими встречами. Он хочет получить все. Я уже не хотела ему мешать.

Мой ад начался полгода назад, когда еще не было снега, но моя душа замерзла в тот октябрь, и я не знаю, что мне теперь с этим делать.

Я больше не хочу ничего сохранить. И это меня пугает. Мне все еще сложно произнести это слово.

Развод.

Ужасное слово, но я чувствую, что становлюсь все ближе и ближе.

Я на последней запятой.

Я цепляюсь за последние обрывки чего-то хорошего, и его мама, кажется, все понимает. Когда мы готовили новогодний стол, она аккуратно спросила, как у нас дела? Я соврала. Даже выдавила улыбку, но я думаю, что, как женщина, она почувствовала все мои слезы, которые я уже пролила.

А может, она чувствовала и те, что я пролью еще.

Не знаю.

Может, она знала, что их будет еще больше.

Дамир стал жестоким. Он действительно злится на меня. Думаю, его сильно бесит, что я не поддерживаю эту игру. Вполне вероятно, он считает, что я его осуждаю, но это не так.

Я ничего больше не чувствую.

Моя душа перенасытилась болью. Она больше неспособна ничего ощущать. Эмоций было слишком много, и я боюсь, а вдруг навсегда останусь в таком состоянии?

Но я помню, как мое сердце разрывалось на части, пока я ходила из стороны в сторону по нашей квартире и ждала его. Я помню, как я рыдала в ванной, когда он приходил и пах чужим парфюмом. Я помню, как было больно, когда я приехала к стадиону, а в его машине ему делала минет Анжелика. Я видела его лицо. Я видела, как блаженно он откинул голову назад, как часто дышал, как прикусывал губу.

Так что, может, и хорошо, что я ничего не чувствую?

Я просто больше не могу. Меня выжили, как лимон, не оставив абсолютно ничего.

Пустота и я. Я и пустота.

Даже сейчас. Я сижу и смотрю на пруд на Патриках, вспоминаю эту ужасную сцену. Вспоминаю, как рыдала ночами, пока его не было рядом, и он был рядом с кем-то другим.

Я все хорошо помню.

Но я больше не плачу.

У меня не осталось сил плакать. И испытывать себя на прочность ради этих отношений…

Ежусь в своей шубе и оглядываю пустой парк.

Мне здесь нравится.

Это единственное место, где мне нравится в Москве. Патриаршие - чистый, спокойный уголок души в порочной, набитой грехами Москве. Если честно, даже она здесь становится другой.

Я представляю ее в белом.

Наверно, потому, что я стала ходить сюда, когда в ноябре выпал первый снег? Но я представляю ее в белом. Длинная, соболиная шуба. Ботиночки на небольшом каблучке и немного печальная полуулыбка, в которой отпечаталось так много сожалений…Здесь Москва для меня другая. Она более человечная, что ли. Может быть, и она здесь переживает о своей жестокости? Или жалеет о чем-то другом? О той тонне сердец, разбитых по ее воле?

Я не знаю. Мы никогда с ней не разговариваем, лишь переглядываемся иногда, и я ловлю ее взгляд, который вольна трактовать, как мне угодно. А мне угодно думать, что все-таки, у нее есть душа. Все-таки она о чем-то, пусть ненадолго, но жалеет. В конце концов, разве это ее вина? Что люди такие слабые? Мужчины - слишком просто поддаются порокам, а женщины слишком преданные и будут бороться за свои отношения до конца, даже если знают, что все безнадежно рухнуло уже давно?

А оно рухнуло.

Я сейчас переживаю маленькую смерть чего-то важного. Уже полгода этого «чего-то» нет с нами, и я чувствую зияющую дыру на месте, которое когда-то занимало то, что мне казалось вечным.

На