Фрейлина - Тамара Шатохина

Затейливые прически, уложенные на сахарной воде, а то и пиве, не выдерживали тряски и прыгания в мазурке и кадрили. Терялись шпильки, аграфы, заколки и даже отдельные накладные пряди. Могло быть, что и подвязки. Между танцами слуги убирали с пола утерянные вещи и уносили их. Скорее всего, в известное всем определенное место.

И это был еще не самый разнузданный бал — когда в галопе носятся по анфиладам и стоит адский топот. Это был тот самый Большой — чопорный и сдержанный. Маменька Елизавета Якобовна при подробном инструктаже в том числе не советовала пить во время танцев «ледяную» воду и выскакивать взопревшей на ветер (сквозняки, надо полагать). Разумные советы, как я теперь понимала.

Наблюдать было интересно.

Первый флер романтичной утонченности окружения быстро уходил. В принципе, это нормально — здесь отдыхали живые люди, а им хотелось веселья и движения. Опять же, мужчины употребляли горячительные напитки и были, конечно, не в хлам, но навеселе, что диктовало новый формат общения — с раздвинутыми границами дозволенного. Но все в рамках приличий, как иначе?

Несколько раз нам с Анной все-таки пришлось отказать кавалерам в танце. Несмотря на отсутствие на виду бальных книжек, к нам с ней подходили.

— Разрешите ангажировать вас на следующий танец…

Дальше следовал предельно убедительный и вежливый, с ноткой сожаления отказ с глазами в пол, приседание… его я отрабатывала уже на автомате, на уже тренированных этим упражнением ногах. В том числе на мазурку меня пытался пригласить смутно знакомый кавказец в роскошной чохе — я вспомнила, как он кланялся нам с маменькой в парке. Отказ он принял с видом завоевателя, который ни фига не признает поражения и отступает временно. Но все же гордо удалился, окинув всю меня горячим орлиным взором.

— Надо же — насколько всепоглощающая уверенность в себе… просто charmant, — бормотала я.

— Имеете успех, — признала Окулова для нас с Анной, — но вас я оставляю с легким сердцем, — удалилась она в сторону молодоженов.

— Благодарим за доверие, — прошептала ей в спину Анна. В своем страхе перед мужчинами она не симулировала — сжималась всякий раз и жалась ко мне.

А я…

Приходилось признать, что было в происходящем свое очарование — в заинтересованных и ищущих мужских взглядах, буквально витающем в воздухе флере легкого флирта и будто намека на что-то само собой разумеющееся в будущем — более тесное общение полов? А пока только легкий романти́к… но такой многозначительный.

Раньше я всегда заранее пряталась в свой ироничный холодный панцирь — чтобы не обидели, чтобы не разочароваться в который раз. Здесь тоже похоже не готова была ни рисковать, ни проверять, хотя в этом образе уже не чувствовала себя непривлекательной и бесполой.

Дабы не искушать больше мужеский пол своим парадным видом, мы с Анной отошли к ломберным столикам, где интересно проводило время старшее поколение.

Стоя за спинами трех возрастных дам, с их разрешения мы с Анной мотали на ус правила игры и нечаянно слушали разговоры.

— Ах-ах… опять кто-то упал. Вам слу́чаем не видать? А жаль. Во что желаете — «воля», «поляк», «sanprander»?

— Нынче не те времена… раньше бал непременно a commencé par une polonaise. Ну — du menuet. А нынче нет порядка — то так, то эдак… Вальс вам? Ну вот и получите… хорошо — не калечатся… Игра!

— Но мы не сговорились о минимальном куше, какая игра⁈

— А вот так — по стольку и хватит.

— Постойте-постойте… так «воля» или «поляк»?

— Анастаси-ия Вольдемаровна… играйте уже во что желаете.

— Нынче не те времена… раньше приглашали только хороших танцоров из офицерства, а сейчас — хороших службистов в поощрение за службу. Так и дамы на балы ходить не станут — что ж зря калечиться-то?

— Прикуп мне, прикуп, голубушка! Шпильки они собирают… в наше время кружева по полу ошметками. Дух забивало. Подол обрывали. Вот как танцевали! А нынче уж никак с этим — щиколотки все на виду… да жмут их в вальсе кавалеры, жмут к себе… Стыдоба какая.

— И перчатки по три раза на дню меняли — вдрызг сырые были. Demander pardon… Взятка!

— Ах, я рискую! Такое сердцебиение, такое сердцебиение…

— Если вы еще способны произнести это, Анастасия Вольдемаровна, то и ничего с вами страшного. Прикуп…

Я отвлеклась на это забавное представление, получая просто колоссальное удовольствие. Улыбалась. Потихоньку сглаживалось нехорошее впечатление от разговора с Дубельтом.

По факту, он тактично послал Таю… Было это оскорблением или только поводом для женской обиды, я не знала, потому что не пережила, не прочувствовала сама. Ясно было одно — он вежливо убил в ней самое первое и важное для любой женщины — теплое, светлое, восторженное…

Во многом дала мне понять это атмосфера бала — на тонких нюансах, ощущениях, витающем в воздухе предчувствии… или ожидании чего-то прекрасного. Тонкого, хрупкого, пока еще неуловимого. Но такого желанного!

Но все уже случилось. В спокойной обстановке я обязательно обдумаю каждое его и свое слово, как и собиралась, но это потом… потом. Бог с ним! Свободен, как и хотел.

А сейчас улыбка не сходила с губ. Представительные дамы за ломберным столиком совсем уж старухами не были, но повадки… Мы представились им, перезнакомились. Из их разговоров я узнала много интересного, а потому и речи уже не шло о том, чтобы принять приглашение Загорянского. Раз уж в вальсе дам периодически роняют — на каждом балу и бывает не по разу.

И вот последний танец этого бала — вначале зазвучало соло арфы, к ней присоединились флейты, а дальше и струнные — нежные скрипки, бархатная виолончель, солидный контрабас… Не увидев рядом Загорянского, я легонько выдохнула и непозволительно расслабилась, поглядывая в окна. Легкие сумерки белой ночи уже позволяли зажечь иллюминацию и в Верхнем потихоньку вспыхивали огоньки — пока еще неяркие, но разноцветные и многочисленные.

Бал заканчивался. Дальше планировался легкий ужин для желающих и чинные гуляния.

— Окажите мне честь, Таисия Алексеевна, — раздалось сбоку, заставив оцепенеть.

Развернувшись, как манекен и с таким же, наверное, лицом, я смотрела на Константина. Пожилые дамы встали из-за столика и присели в поклоне. И сразу же опустились обратно, когда высочество вежливо кивнул им. Метрах в десяти от нас замер в движении Загорянский, виновато улыбаясь и разводя